Артем

— Вы подумайте хорошо над моим предложением: заработок эта работа принесет вам очень небольшой, но тут есть еще, как бы вам сказать, этическая сторона дела. Развозка грузов в Китае — это дело кули, людей, находящихся на самом дне жизни. Европейцы в Шанхае не согласятся выполнять такую работу даже под страхом голодной смерти. Но вы русские, и работу сейчас в Шанхае достать едва ли вам удастся. С ответом я не тороплю. Мне совершенно безразлично, кто будет возить хлеб, китайцы или русские. Плата от этого не изменится.

Артем, прищурив глаза и еле заметно улыбаясь, слушал речь хозяина, его, «так сказать, моральные соображения о труде европейцев и китайцев». Но вдруг улыбка исчезла с его лица, глаза его стали жесткими, он грубо оборвал хозяина и сказал:

— Я согласен на развозку хлеба, не знаю, устроит ли это моего товарища. А насчет чести европейца и прочего не беспокойтесь. Никакой труд не способен обесчестить человека. Когда можно начинать работу?..

Напившись вволю чаю с сухим хлебом, двое старых рабочих и двое вновь нанятых отправились гулять в ботанический сад. Веселее и бодрее всех был Артем. Один из булочников, человек неимоверной физической силы, был одновременно человеком мрачным, угрюмым. Но веселость нового рабочего, назвавшегося Андреевым, а также его незаурядные физические данные сделали нелюдимого пекаря общительным. Он рассказал о своих приключениях, когда ему однажды пришлось пропутешествовать зайцем в трюме английского парохода на Филиппинские острова. Там он был обнаружен и на казенном содержании отправлен обратно в Шанхай.

Артем принял живое участие в этом обмене воспоминаниями. Он много рассказывал о своей жизни юношей в Париже, где ему довелось на время стать заведующим русской студенческой столовой.

— Однажды к нам в Париж приехал студент, исключенный из Томского университета. Детина рослый, как вот ты, Щербаков, — Артем указал рукой на мрачного пекаря, — у этого «ребенка», помню, была огромная рыжая шевелюра. В первый же день своего приезда в Париж он заблудился и никак не мог найти своей квартиры в Латинском квартале. Французского языка он, как и многие его соотечественники, не знал. Приведенный в отчаяние бесполезными попытками найти дорогу домой, обессиленный, он начал останавливать на улице прохожих, пытался жестами расспросить, куда ему идти. Толпа любопытных парижан вокруг рыжего студента росла с угрожающей быстротой. Но оттого, что число зевак увеличивалось, дело не продвинулось ни на шаг. Видя, что его по-прежнему не понимают, студент растрепал свои и так не очень покорные волосы, стал на четвереньки и начал бросаться на окружающих, издавая звуки, похожие на рычание льва. Парижане хохотали до слез, представление это достигло цели: всем стало ясно, что студент-иностранец живет неподалеку от Львиных ворот, куда его благополучно и доставили.

Артем рассказывал эту историю с такой живостью и при этом сам так заразительно хохотал, что угнетенное и безрадостное настроение прошедшего дня рассеялось, как дым.

В своих скитаниях по свету Артем, как и прежде, в тюрьме и ссылке, всегда находил час-другой, чтобы рассказать друзьям о своем житье-бытье.

«Простите, что так долго не писал, — начинает Артем свое послание Екатерине Феликсовне Мечниковой. — Очень часто мне хотелось написать Вам… Но постоянно встречались обстоятельства, которые мешали мне сделать это. Мы спим не на розах. Пробраться в Европу мне до сих пор не удается. Точно так же и в Америку или Австралию… Я застрял в Шанхае и жду не дождусь благоприятного случая, который бы позволил мне выбраться отсюда. Но, пока ждать-подождать, надо и делом заниматься. Жить на чужой счет я не могу… Я… кули. Никакой труд мне не страшен. Пусть англичане лицемерно отворачивались, когда я тащил тележку с хлебом по городу. Это меня нисколько не трогало… Одна англичанка… кричала на грязного усталого развозчика, что он привозит ей хлеб слишком поздно, в 8 часов, а не в 7½ часов (я выезжал в 4 часа утра). Я на другое утро привез ей хлеб в 5 часов. Все еще спали, и я прибил к ее дверям записку, в которой по-английски написал, что она напрасно затрудняет меня, заставляя рано приезжать. Она удивилась требовательности кули… Только среди проходимцев всех стран, а только они и представляют европейцев на Дальнем Востоке, возможны такие нравы. Они презирают труд, как презреннейшее из занятий. Они поддерживают легенду о нациях, которые родятся с седлами на спинах, и нациях, которые родятся со шпорами на сапогах. Жалкая кучка европейцев насильно втискивает новые формы общественных отношений в огромную страну и думает, что их роль они могут разыгрывать столетия…»

«Китай сейчас — вулкан»

Очутившись в Китае, в этом совершенно новом для него мире, Артем пристально вглядывался в то, что происходит в этом гигантском котле. Чуткое ухо революционера улавливало пока еще неясный гул первых подземных толчков надвигающейся революции.