Он говорил на обоих языках свободно, без акцента, словно вырос одновременно в Берлине и Петербурге.
– Мы ждали тебя, Пауль, – улыбнулась Ляна. – Как прошёл твой день?
– Отлично, – мальчик стоял, почтительно склонив голову, – на соревнованиях я пришёл третьим. Мог бы и первым, но Гюнтер Тротт упал и сломал палку, я отдал ему свою.
– Ты молодец, мой мальчик, и поступил совершенно правильно, нельзя товарища бросать в беде. А теперь мне надо кое-что тебе показать.
– Ты уверена, дорогая? – спросила её Белова.
– Конечно, Пауль имеет право знать. Идём.
Все трое перешли в небольшой зал без окон, где стояли несколько кресел и киноаппарат с заправленной в него плёнкой, а на стене висел белый экран.
– Смотри внимательно, – скомандовала Мезецкая, выключая свет.
Аппарат затрещал, показывая кадры какого-то советского фильма, но не с самого начала. Тем не менее мальчик с интересом наблюдал, как сильный и высокий мужчина раскидывает напавших на него людей в странной форме с немецкими пистолетами «маузер» и как тот же самый мужчина целуется в вагоне поезда со светловолосой красавицей. Из титров Пауль узнал, что её зовут Клара, а его – Трофимов, и что она кого-то бросает, чтобы уехать с ним. Весь сеанс занял не более десяти минут, мужчину почему-то снимали со спины или так, чтобы лицо оставалось скрытым, только во время сцены в поезде он полуобернулся. В этот момент Мезецкая остановила киноаппарат, мужчина застыл на экране.
– Я ничего не понял, – признался Пауль. – Это ведь не весь фильм? И кто эти люди?
– Тётя Хельга склеила только то, что тебе нужно было посмотреть. Женщина, её фамилия Малиновская – она артистка, недавно бежала из СССР и осталась здесь, в Германии. А мужчину зовут Сергей Травин, он твой отец.
– Но ведь он умер? – Пауль постарался произнести это как можно более равнодушно.
– Я так считала до недавнего времени, думала, что погиб во время войны, но нет, оказалось, что он живёт в Советской России и даже, как видишь, снимается в кинофильме.
– А он знает обо мне?
– Нет, он тоже думает, что я умерла, поэтому не пытался нас найти, – не стала скрывать Мезецкая, – у него своя жизнь, а у нас – своя, но тем не менее, тебе следует о нём знать.
– Он артист?
– К сожалению, Пауль, он не артист, – улыбнулась Белова, – совсем даже наоборот. Он из советской тайной полиции.
– Он коммунист? – уточнил мальчик, внимательно разглядывая мужчину.
– Не думаю, – ответила женщина, – но он служит коммунистам.
– Когда я вырасту, то убью его, – пообещал Пауль, сжав кулаки до белых костяшек, и вышел из кинозала.
Некоторое время женщины молчали.
– Извини его, – наконец сказала княжна. – Павел ещё совсем ребёнок и сказал сгоряча. Повзрослеет, тогда поймёт.
– Ничего, – Дарья подошла, обняла её за плечи, несильно сжала, – всему своё время, дорогая, вырастет, сам разберётся, кто ему друг, а кто враг. Jedem das Seine[2]
.