– Так вон же все, – Лиза ткнула пальцем в группу ребятишек, – нас учительница отпустила. Мы тоже поучаствовали, махали вам руками.
Самые активные окружили Савельева, и тот им что-то рассказывал, крутя камеру в руках, несколько мальчишек залезли в вагон и корчили оттуда рожи, да и остальные зрители, увидев, что одна из них сидит и по-простому разговаривает с артистом, подошли поближе. Свирский сделал страшное лицо, но потом смирился и даже выступил с короткой речью. Корреспонденты записывали, фотографы перематывали плёнку и дымили вспышками. Пять минут на экране перевалили за три часа на площадке.
Травину тоже досталась минута славы, он сфотографировался вместе с Малиновской для «Терского пролетария», журналист Троицкий чиркнул для «Трудовой молодёжи» в блокнот пару заранее приготовленных фраз и ушёл вместе с Муромским и Савельевым в вокзальный ресторан.
– Варвара Степановна завтра уезжает, – сказала Зоя. Девушка выглядела усталой. – Зовёт меня с собой в Крым, в новую картину.
– Почему завтра?
– Сегодня Арнольд Ильич всех ужином угощает, будет, как всегда, весело. Муромский с Савельевым напьются, Мила опять с Сашей и Витей будет хихикать, Гриша влюблёнными глазами на Малиновскую смотреть. А завтра с утра Парасюк всем, кто снимался или больше не нужен, выдаст оплату, он только что сказал. Я тоже уеду, наверное. Ты останешься?
– Мне здесь ещё две недели отдыхать, – улыбнулся Сергей, – так профсоюз решил. Буду пить нарзан и радиоактивные ванны принимать.
– На ужин придёшь?
– Даже не знаю, я тут человек посторонний и непьющий, да и не приглашал меня никто.
– А если позовут?
– Тогда и поглядим.
Никто Сергея на ужин не пригласил, так же как статистов, даже тех, кто работал в местном театре. Свирский решил завершить съёмки картины в узком профессиональном кругу. С утра он клятвенно пообещал доктору Завражскому, что даже смотреть не станет в сторону сломанной ноги и что пить будет исключительно полезное для здоровья красное вино. Доктор покачал головой, но спорить не стал, кроме капризного режиссёра, у него хватало других пациентов, куда более тяжёлых и сговорчивых.
– Ты чего такой смурной? – спросил режиссёр у Парасюка, когда очутился в своём номере.
Счетовод, стоило ему добраться до гостиницы, избавился от своего помощника. Тот исчез почти незаметно, но хорошее настроение к Матвею Лукичу не вернулось, даже наоборот, складки на лице стали жёстче, и уголки глаз, казалось, стекали по щекам вниз. Пиджак он, несмотря на тёплую погоду, так и держал застёгнутым.
– Простудился, – ответил счетовод, избегая смотреть Свирскому в глаза, – в вагоне продуло.
– Ты слышал, что с Лёнькой Беляевым случилось? Тоже поехал в поезде и помер. Свалился вниз, небось, спьяну, говорил я ему, что водка до добра не доведёт.
Услышав имя Беляева, Парасюк вздрогнул.
– Ты с ним в одном поезде ехал?
– Каком поезде? Я на конной повозке добирался.
– Ты же сказал, в вагоне продуло.
– Нет, послышалось тебе.
– Да? – Свирский с сомнением поковырял в ухе. – Может быть. Треснулся головой о землю и ничего не помню.
– Как упал, не помнишь?
– Нет, это я помню, а вот как в больничку привезли, ну словно срезало. Знаешь, смешно, но мне кажется, я не сам упал, столкнул меня кто-то. Вот если бы Лёнька в это время в другом месте не был, я бы поклялся, что это он меня пихнул.
– Опять коньяк пил? – догадался Парасюк.
– Ну а что делать, взял на свою голову эту занозу, теперь расплачиваюсь. Представляешь, выкатила мне тут, чтобы я ей триста пятьдесят рублей заплатил и билеты взял на поезд, ну который завтра рано утром будет. А я только сейчас об этом вспомнил. Надо будет Грише сказать, пусть с вокзальным начальством устроит.
– Я передам и прослежу, – пообещал Парасюк.
– А что с Минеральными Водами?
– Что с ними?
– Договорился о съёмках?
– Да. Заплатят восемьсот рублей, недели через полторы решили снять парад аэропланов. Готовы отдать наличными червонцами.
– Что за пацан возле тебя вился?
Парасюк побледнел, сжал кулаки.
– Оттуда же, с Минвод, – сказал он, – из комсомольского актива, хотят, чтобы Малиновская у них выступила. Так она уезжает завтра, а они в среду собираются, вечером.
– Про актив ты сам с ней, я, знаешь ли, уже этого дерьма вот как наелся, – Свирский стукнул ребром ладони по шее, скривился от неприятного ощущения в ключице. – Согласится, пусть едет куда хочет, а я отношения иметь никакого не хочу. Давай-ка, ты у нас на двух ногах, вон туда подойди, в шкафчике пошарь.
Парасюк тяжело поднялся, распахнул дверцу буфета. Там стояли початая бутылка коньяка и два фужера. Он налил один из них до краёв и одним глотком выпил. Потом взял бутылку, второй фужер и понёс режиссёру.
Для разговора с Малиновской счетовод выбрал не лучшее время, он надеялся, что после общего застолья в ресторане клуба Карла Маркса Варя будет более сговорчивой, но получилось ровно наоборот. Та пришла только после долгих уговоров, посидела со всеми десять минут, не съев ни кусочка и не выпив ни глотка, а потом ушла. Матвей Лукич выскочил за ней.