Артюр Рембо

Короче говоря, пусть-ка Изамбар отошлет эти книги к Деверьеру, дом 95, «Аллеи». Деверьер предупрежден. Он уже ожидает посылки: «Я оплачу пересылку книг и буду признателен Вам сверх всякой меры».

В постскриптуме он добавляет: «Судя по одному из Ваших писем господину Деверьеру, Вы волновались из-за своих ящиков с книгами. Так вот, Деверьер доставит их Вам по первому Вашему требованию».

Ага! Значит, книги Изамбара, и среди них те, которые просил Рембо, все еще были в Шарлевиле! Долго бы Артюру пришлось ждать прибытия своих томов!¹⁵ Поэтому Изамбар немедленно (так он, по крайней мере, говорит) выслал Деверьеру для Рембо указанную сумму в 35 франков 25 сантимов, в которой последний столь нуждался.

Так закончилась история отношений Рембо и его бывшего учителя.

Порвав с Изамбаром, Рембо наметил еще несколько «влиятельных особ», заслуживавших наказания, и в первую очередь любезного Теодора де Банвиля, этого парнасского полубога, стихи которого, изящные и плавные, когда-то поразили его. Но, по совести, кто такой этот рифмоплет? Цветочник, торговец цветами для салонов; его стихи — просто гербарий какой-то, букет для новобрачной. Он узнает, наш дорогой Учитель, «что говорят поэту о цветах»: лилии — это «клизм экстазы», сирень — это «вздор», фиалки — «приторные плевки черных нимф».

Растенья Франции всегда
Чахоточны, смешны, сварливы,
И брюхо таксы без труда
Переплывает их заливы.

И вот рисунков мерзких ряд,

Где лотосы залиты светом,
И радуют причастниц взгляд
Эстампы с благостным сюжетом[66].

Да его тошнит от этой «слюны дудочек»:

А так… вы — чушь! И грош цена
Вам, Лилии, Сирень и Розы!

[67]

Поэт должен изображать настоящие цветы, а не эти украшения загородных садиков. Он должен изображать экзотическую флору, неистовую, чудовищную, невероятную. А лучше, если он и вовсе отбросит все это изящное барахло:

Да! В поле он иль меж страниц,
С цветком решение простое:
Не стоит он помета птиц,
Слезинки на свече не стоит

[68].

И в заключение вот еще что: если ты упрямишься, поэт, и все-таки не можешь обойтись без флоры в своих стихах, то будь хотя бы полезен, то есть современен:

Сумей же в рифмах рассказать
О том, что болен не случайно
Картофель

…[69]

Заметим лишь, что заносчивость этой филиппики (адресат ее назван Снобом и Фокусником) смягчена тем, что столь резкая критика касается не одного только Банвиля, но и всех ему подобных: то, что говорят Поэту — это то, что говорят поэтам.

Как бы то ни было, все стихотворение выдержано в хамском и неприятном тоне. Авторское посвящение написано в том же духе:

Дорогой господин Учитель!

Помните, в июле 1870 года Вам прислали из провинции 100 или 150 гекзаметров мифологического содержания под названием «Верую в единую». Вы даже соблаговолили ответить.

Тот же придурок посылает Вам нижеследующие стихи за подписью Алкид Бава. — Простите.

Мне 18 лет, и я всегда буду любить поэзию Банвиля.

А в прошлом году мне было лишь 17!

Заметен прогресс?

Алкид Бава[70]

.

Мой адрес:

Шарлевиль, Мезьерская улица,

г-ну Шарлю Бретаню для А. Рембо.

Куда подевались мольбы, протянутые руки: «Заметен прогресс?»

Говорят, Банвиль остолбенел, прочитав это письмо.

Артюр выплеснул свою злобу, и теперь ему не оставалось ничего другого, как слоняться по окрестностям Шарлевиля и Мезьера в сопровождении верного Делаэ. Были каникулы, и гулять они могли с полным правом. Друзья бродили по лесам в Кюлобит и в Аветьере, читая вслух до хрипоты Вийона, Бодлера, Готье, Дьеркса, Верлена. Иногда Рембо и Делаэ устраивали вечера своих стихов в гостинице «У Шено». Там за два су они получали кружку пива, которую делили по-братски, и два часа полного покоя. У Рембо горели глаза, он собирался внести факел революции в самый храм Муз. Ничто не устоит перед его всесокрушающей яростью.