Ему было 72, когда врачи вынесли заключение: катаракта обоих глаз, острота зрения левого глаза – одна десятая нормы, правый глаз способен различать только свет.
Доктор Кутла наверняка осознавал, что делает, а значит, был отчаянным храбрецом с запредельным самообладанием: он вызвался сделать операцию на глазах. Операцию на глазах Моне! Клод то негодует, то орет, то молчит целыми днями, то жалуется своему другу Жоржу Клемансо, до дрожи боясь одного упоминания о клинике и докторе: «Откуда я знаю, может, они дадут мне другие глаза? А мне нужны глаза Моне! Как иначе я продолжу работать?»
К легким, благодарным пациентам Клод Моне точно не относился. В парижскую клинику доктора Кутла он приехал вымотанным и в полном отчаянии, увидев приближающийся к глазам скальпель, запаниковал, начался приступ с тошнотой и рвотой. После пациенту были строго-настрого прописаны послеоперационные три дня неподвижности. В первую же ночь Моне пытался сорвать повязку и в приступе ярости кричал, что лучше полностью ослепнет, чем три дня пролежит неподвижно.
Всего таких операций на правом глазу Клода Моне доктор Кутла провел три. Но ожидаемого результата они так и не принесли: мир снова поплыл перед его глазами. Только теперь прооперированный глаз, из которого удалили хрусталик, стал восприимчив к коротким волнам и видел все в насыщенном сине-фиолетовом цвете. В то время как левый глаз продолжал видеть все в желтом. Мозг, не в силах совместить два изображения, показывал раздвоенную картинку. «Лучше ослепнуть, чем видеть природу такой, какой вижу ее я», – в отчаянии говорил Моне. И возвращался к работе над своим последним шедевром.
Восемь огромных панно, которые в овальных залах музея Оранжери создают ощущение пронизывающей, баюкающей, гулкой водной бесконечности, были написаны 86-летним художником без хрусталика в правом глазу и с катарактой на левом.
Эдгар Дега: остроумный мизантроп
Друзья шутили, что заставить Дега закончить картину можно только отобрав ее. Он постоянно перерисовывал, дополнял свои полотна новыми деталями, крал и выкупал уже проданные и подаренные полотна, добиваясь еще более точных движений, еще более естественных поз, еще большего совершенства. Некоторые картины и пастели он дописывал и дорисовывал по 20 лет.
Дега редко уезжал из Парижа, совершил всего два настоящих путешествия – в Италию и в Новый Орлеан к родственникам. Он прожил 25 лет в одном доме на улице Виктор-Массе и очень тяжело переживал, когда власти Парижа решили снести этот дом.
Эдгара Дега побаивались даже друзья. Его остроумию завидовали писатели. А молодые бедные художники, собравшиеся в Париже в начале ХХ века в монмартрской коммуне Бато-Лавуар, придумали игру «делать Дега». Суть ее состояла в обмене самыми обидными замечаниями, произнесенными как можно вежливее. Все знали, Дега – самый остроумный художник с самым скверным характером.
Доставалось от Дега всем, но больше всего: литераторам, институту художеств, людям с безупречной репутацией, художникам, которые мечтали о славе или которые тратили по несколько часов на прическу и импозантный наряд. Джеймсу Уистлеру, например. Он одевался вычурно и вызывающе, красил стены в доме в лимонно-желтый и страстно любил фотографироваться. Дега говорил: «Вы ведете себя так, как будто в вас нет ни капли таланта».
Однажды Уистлер вошел в парижское кафе в сюртуке, монокле, цилиндре, с высоко поднятой головой. Дега, увидев его из-за столика, воскликнул: «Уистлер, вам не хватает муфты!»
В одном из разговоров об Уистлере Дега шутил: «С ним невозможно разговаривать, он тут же заворачивается в плащ и отправляется к фотографу!» А в другом, рассказывая собеседнику о своей недавней встрече с американцем, небрежно заметил: «Кокетничал своими локонами так же, как он кокетничает своими кистями».
Это не мешало художникам долгое время оставаться друзьями. Когда Уистлер консультировал одного австрийского коллекционера, который приехал в Париж за новыми картинами, он сказал: «Здесь есть только я и Дега».
Современники считали Дега блестящим литератором. Поэт Поль Валери был убежден, что письма Эдгара Дега, собранные в книгу, могут стать потрясающим чтением. Об искусстве, о жизни, о самом художнике и его окружении.
А в 1889 году Дега занялся поэзией: написал около 20 сонетов. Когда на одном из обедов художнице Берте Моризо сообщили эту новость, она улыбнулась: «Они хоть поэтичны? Или новая вариация на тему купания?»