Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Они поэтичны. И немного ироничны. Дега пишет о танцовщицах и лошадях, упоминает древнегреческих богов и героев, играет с традиционными стилями и оборотами, ищет рифмы в специальном словаре, который приобрел специально для литературных упражнений. Он выбирает самую сложную поэтическую форму, ему доставляет наслаждение процесс работы, требующий напряжения ума и почти математической, трудно достижимой точности. «Какое ремесло! – жалуется Дега другу, Стефану Малларме, – я потратил целый день на один проклятый сонет и не продвинулся ни на шаг… И однако в идеях у меня нет недостатка. Я полон ими… У меня их даже слишком много…» «Но, Дега, стихи делаются не из идей, а из слов», – улыбается тот.

Когда Дега рассказывал истории вслух, это были целые спектакли. Он жестикулировал, менял голоса, строил рожи, шутил, язвил, сыпал цитатами. Друзья говорили, что это страстная неаполитанская кровь превращает его в актера. Рассказ о даме, поправлявшей свое платье в омнибусе, становился представлением. Дега рассказывал и сразу же изображал, как она уселась, расправила платье, подтянула перчатки, заглянула в сумочку, покусала губы, поправила прическу, потом вуаль. Прошло меньше минуты – и она снова чувствует недовольство собственной позой и состоянием туалета. И Дега повторяет все снова. Женщины были отдельной, сладостной, вдохновляющей мишенью его остроумия.

Дега и женщины

Дега слыл женоненавистником и всю жизнь писал женщин. Впервые о женоненавистничестве Дега заговорили, как всегда, газетчики, после выставки импрессионистов, на которой впервые была показана серия пастелей с купающимися, вытирающимися и расчесывающимися женщинами. Обнаженная женщина, только недавно сбросившая обязательный, легализирующий ее в академической живописи ореол нимфы, богини или, на крайний случай, одалиски, все же даже без ореола оставалась прекрасной и подготовленной. Она позировала и знала, что ее пишут. Моющиеся женщины Дега никого рядом с собой не ожидают увидеть – их застукали, за ними подсмотрели. Молчаливые, лишенные кокетства и натурщической собранности, они остались наедине со своим телом. Говорили, что Дега наблюдает за женщинами как за животными. Он пишет так, как даже близкий мужчина, муж или любовник не всегда может (да и не всегда хочет) увидеть женщину. Он пишет ее в беззастенчивом одиночестве.

Он не любил цветов, собак, болтовни и детей. Выслушивая рассказ о чьем-нибудь показательном семейном праздничном обеде, язвительно замечал: «Наверняка там были еще и цветы». Но любил бывать в домах своих женатых и многодетных друзей: «Они были трогательны, они утешали меня в моем безбрачии», – говорил Дега о семье Анри Руара. Блестящие способности Дега уничтожить собеседника одной точной фразой теряли силу в доме художницы Берты Моризо – из уважения к хозяйке он всегда сдержан и учтив.

Но слухи о странностях, холостяцких принципах, стерильном безбрачии Дега кочуют из писем в мемуары, из сплетен натурщиц – в литературные воспоминания друзей. «Этот странный господин четыре часа расчесывал мне волосы», – шепчет натурщица. «Он не оснащен для любви», – многозначительно сообщает другая. Сплетни живучи и читабельны – даже сейчас, когда моющиеся женщины Дега уже не могут вызвать тех брезгливых, стыдливых укоров (мы живем в эпоху искусства после Люсьена Фрейда, в конце концов!), какой-нибудь журналист или писатель обязательно вспомнит о вуайеризме, импотенции или извращенном восприятии женщин Дега.

Винсент Ван Гог, похоже, лучше и раньше других понял все о безбрачии Дега: «Дега живет тихо, как провинциальный нотариус, и не любит женщин, ибо знает, что, если бы он их любил и путался с ними, он был бы душевно нездоров и стал бы не способен к живописи».

Однажды в студию художника нагрянула полиция. Стражам порядка показалось подозрительным, что каждый день, утром и вечером, Дега посещают несовершеннолетние девочки-танцовщицы. Но репутация художника оказалась безупречной: он только и делал, что выставлял их в неудобные позы и не позволял шевелиться по несколько часов.

Балетные крысы

Французский балет второй половины XIX века был в упадке. Это период между двумя большими яркими вспышками. Эпоха романтического балета, когда балерины впервые встали на пуанты и научились буквально парить над сценой, уже позади. Героический пафос и роковые страсти эпохи романтизма выцвели и обмельчали. А ошеломительный эффект, новый всплеск интереса к балету благодаря Русским сезонам Дягилева – еще впереди. До него больше 30 лет. При Дега танцовщиц сослали в кордебалет, чтобы сопровождали оперные постановки и дразнили воображение зрителей открытыми обнаженными ногами. Не так уж много было мест в Париже, где это развлечение (женские ноги) было доступно без ущерба для репутации.