Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Дело было не только в тщеславии. Малевич понимал, что нашел нечто большее, чем новое направление в искусстве, – он создавал новую религию, новый мировой порядок, новый способ общения с мирозданием. И чувствовал свою ответственность.

Так в чем же заключалась революционность супрематизма в целом и «Черного квадрата» в частности? Если упростить до предела – прежде всего в пресловутой новой искренности. Суть ее снайперски точно сформулировала биограф Малевича Ксения Букша. «Когда ты меня рисуешь, то получаюсь не я сам, а рисунок меня, – пишет она. – А когда ты рисуешь черный квадрат, то и получается черный квадрат».

Как Малевич «выжил» из Витебска Марка Шагала

В истории о том, как поссорились Казимир Северинович и Марк Захарович, много белых пятен. Но самая распространенная версия гласит, что Шагал буквально сбежал из Витебска из-за Малевича. В 1919 году Марк Шагал открыл в своем родном Витебске Народное художественное училище. В том же году Малевич начал руководить в этом училище мастерской и создал художественную группу УНОВИС (Установители Нового Искусства), которая с каждым днем все больше напоминала секту. Шагал сопротивлялся попыткам Малевича и его учеников (в число которых вскоре вошли и преподаватели училища) реформировать систему преподавания. Но тягаться с прирожденным лидером Малевичем было трудно. «Еще один преподаватель, живший в самом помещении Академии, окружил себя поклонницами какого-то мистического «супрематизма… – писал Шагал. – Однажды, когда я в очередной раз уехал доставать для школы хлеб, краски и деньги, мои учителя подняли бунт, в который втянули и учеников. Да простит их Господь! И вот те, кого я пригрел, кому дал кусок хлеба, постановили выгнать меня из школы. Мне надлежало покинуть ее стены в двадцать четыре часа».

Что ж, если и так, Малевич, скорее, оказал Шагалу услугу, нежели наоборот. Вскоре после этих событий Шагал эмигрировал, получил французское гражданство, еще дважды женился, получил Большой крест Почетного легиона и умер в Провансе в возрасте 97 лет.

Как Малевич стал «шпионом»

Теплых чувств к советской власти Малевич не испытывал – он, разумеется, хорошо понимал ее природу. Однако «предметное» и «харчевое» не спешили разжимать «физических объятий» – с этим приходилось считаться.

И без того не безоблачные отношения с коммунистическим режимом омрачились после заграничной поездки. В 1927 году Малевич – к тому времени уже знаменитость с мировым именем – побывал в Польше и Германии. В Варшаве проходила его персональная выставка, в Берлине ему предоставили зал на ежегодной Большой берлинской художественной выставке. Кроме того, Малевич заезжал в Дессау, где посетил Баухаус.

Иностранцы смотрели на него как на пророка, ловили каждое его слово. «Эх, вот отношение замечательное. Слава льется как дождь», – писал Малевич в письмах домой. Идиллию оборвало письмо из Ленинграда, в котором художнику Малевичу приказывали вернуться на родину, не дожидаясь окончания выставки.

Согласно популярной легенде, его взяли прямо на вокзале и допрашивали 36 часов кряду. В тот раз обошлось. Но через три года Казимира Малевича снова арестовали как германского шпиона. Ему опять повезло – в тюрьме он провел всего пару месяцев. Но инцидент этот произвел на него тягостное впечатление. Кроме того, у советской власти поубавилось симпатии к авангардистскому искусству, Луначарский писал, что пролетариату необходим «здоровый, крепкий, убедительный реализм». Словом, Малевич, хоть и отделался сравнительно малой кровью, чувствовал себя некоторым образом на обочине.

Пешком до Парижа

На протяжении всей жизни Малевич воплощал хрестоматийный образ бедного художника. Когда в 1927 году в Варшаве и Берлине проходили его выставки, Малевич по обыкновению остро нуждался. Министерство культуры денег на билет не давало, и Малевич написал в Главнауку письмо, в котором предлагал отпустить его во Францию через Варшаву и Германию пешком: выйти из Ленинграда 15 мая и достичь Парижа 1 ноября. Видимо, оглушенные абсурдностью просьбы, чиновники денег все-таки дали. В Польше и Германии Малевич наслаждался славой. «С мнением моим считаются как с аксиомой. Одним словом, слава льется, где дворником улица метется, – писал он домой. – Но только один недостаток у них выражается в том, что никто не догадывается между листьев славы всунуть какие-нибудь червонцы. Они обо мне такого мнения, что такой известный художник, конечно, обеспечен всем».

«Математическая» конница и путаница с датами

Времена, в которые писалась картина «Скачет красная конница», были сложные. И если некоторые вольности с пространством и временем можно было себе позволить, то цели нужно было очерчивать четко. Поэтому на обратной стороне холста Малевич написал: «Скачет красная конница из октябрьской столицы на защиту советской границы». Чтобы не возникало досадных недопониманий.