И это были еще далеко не все испытания, выпавшие на долю Хендрикье. Она долгое время старалась не замечать, как шепчутся у нее за спиной, называя подстилкой и падшей женщиной за то, что живет в невенчанном браке с художником. Но вскоре дело приняло более серьезный оборот. Хендрикье забеременела, а когда ее живот стал отчетливо обрисовываться под платьем, Хендрикье и Рембрандт по отдельности получили повестки – обоим надлежало явиться на заседание церковного суда.
Основная претензия к Рембрандту заключалась в том, что он давно не посещает службу в реформатской церкви. Его пожурили, напомнив про неизбежный Господень суд, и с миром отпустили. Но положение Хендрикье было куда серьезнее. Ее дергали повестками еще и еще. Она являлась, с растущим под сердцем ребенком, свидетельствовать против себя – за то, что «живет в грехе с художником Рембрандтом». В конце концов ей официально запретили принимать причастие в кальвинистской церкви. Отлучение должно было продлиться до тех пор, пока грешница не раскается и не прекратит беззаконных отношений с Рембрандтом.
Стойкая и мужественная в своем чувстве к художнику Хендрикье благополучно родила дочь. Рембрандт не мудрствовал над именем. Он и третью свою девочку назвал Корнелией. И, в отличие от двух малышек Саскии, не перешагнувших рубеж одного года, эта дочка Рембрандта выживет. По крайней мере, о ней известно, что в 1670 году она выйдет замуж, а своих сыновей назовет Рембрандт и Хендрик.
Хендрикье Стоффельс умрет в 1663 году в возрасте 38 лет, безраздельно посвятив 15 лет своей жизни Рембрандту. Что ж, художнику было суждено похоронить и ее – вспомним об этом, вглядываясь в лицо много повидавшего невеселого старца на его поздних автопортретах.
25 и 26 июня 1656 года амстердамским судебным исполнителям предстояло много работы. Работы в общем несложной и привычно-однообразной, но, вероятно, несколько утомительной из-за слишком большого количества мелких и крупных предметов, которые следовало инвентаризировать в солидном доме на Брестрат, принадлежавшем разорившемуся художнику Рембрандту ван Рейну. Они должны были переписать все, что осталось от знаменитой коллекции редкостей и древностей, когда-то принадлежавшей Рембрандту.
В один день оценщики не уложились – понадобился второй. Составленный ими «каталог» насчитывал 15 параграфов, каждый из которых включал от нескольких единиц до нескольких сотен позиций. Параграфы именовались: «в маленькой кухне», «в коридоре», «в большой мастерской», «в кунсткамере», «в передней кунсткамеры», «в маленькой конторе», «в боковой комнате», «на задних полках»…
Коротенький и последний, пятнадцатый параграф назывался «Белье, предназначенное к стирке» и включал такие инвентарные единицы: 3 мужских рубахи, 6 носовых платков, 12 салфеток, 2 скатерти, несколько воротников и манжет.
Когда ушла популярность, отвернувшись от своенравного художника к его более покладистым коллегам, способным лучше удовлетворить вкусы «новых голландцев», Рембрандту стало все сложнее погашать долги за дом. Потом от него отвернулись друзья и почти перестали поступать заказы. Ему пришлось продавать вещи из своей коллекции. Наконец он вынужден был переехать в гораздо более скромное жилище, а его имущество описали для последующей распродажи.
Антонис Ван Дейк: неприкаянный вундеркинд
Ван Дейк написал за свою короткую жизнь очень много автопортретов. Гораздо больше, к примеру, чем даже его учитель и в каком-то смысле соперник Рубенс. Пожалуй, по числу собственных авторских изображений Ван Дейк сопоставим лишь с другим великим голландским художником – Рембрандтом. Однако специалисты склонны оценивать автопортреты Ван Дейка ниже: они утверждают, что целью Рембрандта, из года в год пишущего собственное лицо (неприметное, но обретающее все большую значительность) было самопознание, в то время как автопортреты Ван Дейка говорят скорее о нарциссическом самолюбовании.
Мы вольны соглашаться или противиться такому профессиональному взгляду на автопортреты Ван Дейка, и все же ценность их несомненна: они дают нам вполне точное представление о художнике – нервном, эмоционально утонченном, явно болезненно честолюбивом и зависимом от роскоши и признания, словом, таком, каким, судя по сохранившимся документам и биографическим сведениям, Ван Дейк и был.
Набожная и состоятельная купеческая семья из Антверпена. 12 детей, которых учат языкам (французский и английский, испанский и итальянский – это помимо родного, фламандского), истории и даже немножко теологии. Кто-то продолжит семейный бизнес, кто-то станет священником, девочки – монахинями, а вот у седьмого по счету ребенка Ван Дейков, Антониса, особого выбора не было. Всем и так было ясно: он наверняка станет художником.