Рассудительный Жорж Никола Жерико хотел бы видеть сына юристом или коммерсантом. Не тут-то было: в 1808 году Теодор бросил лицей и заявил отцу, что отныне будет жить так, как хочет. Мать оставила ему крупное наследство, и 17-летний романтик распорядился им соответственно: во‐первых, купил себе породистого скакуна, а во‐вторых, записался на курс к художнику Карлу Верне, «главному по лошадям» во французской живописи.
Куда бы судьба ни приводила Жерико в последующие годы, везде он первым делом направлялся на скачки или прогулку верхом, в конюшню или на ипподром. Приезжая к родне в окрестности Руана, с азартом объезжал норовистых жеребцов. Живя в Париже, получил специальный допуск на работу в конюшнях Версаля. В Риме его особенно впечатляет «мосса» – атлетическая борьба между лошадьми и их надсмотрщиками, сдерживающими импульсивных животных, чтобы те не вырвались на старт раньше сигнала. Оказавшись в Англии, Жерико просто не мог не посетить традиционное британское развлечение – дерби.
В Лондоне Жерико снимал жилье у торговца породистыми лошадьми Элмора, настоящего фаната скачек. Скакуны с их дикой неукротимой энергией были предметом обожания Жерико – в этом они с Элмором сходились. Считается, что картину «Скачки в Эпсоме» художник написал для Элмора – может быть, в знак расположения, а возможно, и в виде платы за квартиру.
За «Скачки в Эпсоме» Жерико незадолго до смерти успел получил немало критических пинков. Над ним насмехались и говорили, что даже дилетанты знают: передние и задние ноги не могут быть при беге одновременно вытянуты в разные стороны, а брюхо коня во время скачек не опускается к земле. Споры в прессе не утихали и после кончины художника. Когда была изобретена фотография, газетчики стали в доказательство неправоты Жерико публиковать кадры, доказывавшие: когда передние конечности при беге выброшены вперед, задние оказываются под брюхом. Еще позднее адвокатом картины Жерико выступит скульптор Огюст Роден. Он будет настаивать: прав Жерико, а не фотографы! Фотографический кадр фиксирует единственный момент движения и тем самым обездвиживает лошадь. А Жерико в одном положении тела своих лошадей совмещает несколько динамических моментов, в долю секунды фиксируемых глазами зрителя и на реальных скачках, поэтому лошади на его «Скачки в Эпсоме» действительно несутся во весь опор.
Распрощавшись с мастерской Верне, Теодор выбирает Пьера Герена, ученика Жака-Луи Давида и убежденного приверженца классицизма. Соученики сразу признают бесспорное первенство новичка. Он может с легкостью зарисовать любой увиденный предмет. Словно предвидя свой недолгий век, начинает сразу, легко и без разгона. Жерико не требовалось кропотливого труда и пота: ему все было дано от природы. Он поражал даже не точностью рисунка, а его невероятной энергией. Герен сначала приходил в ужас от шероховатости и даже грубости живописи Жерико, но потом смирился. Бешеный темперамент и импульсивность Теодора надежно застраховали его от классицистской рассудочной правильности и гладкописи. Пастозный мазок Жерико настолько густой, что однокашники зовут его le patissier – тестомес.
Картина 21-летнего Жерико «Офицер императорских конных егерей» стала итогом его учебы. Представленная в Квадратном (главном) зале Салона 1812 года, она выиграла золотую медаль и вызвала неподдельный восторг у французов, упивающихся мощью своей армии и еще не догадывающихся о ее грядущих бедах.
Больше ни разу за всю последующую недолгую жизнь Жерико ему не выпадет столь громкого успеха.
Салон еще не закрылся, когда в Париж стали приходить страшные новости: под Бородино войска Наполеона потеряли около 40 тысяч, при переправе через Березину – еще около 30. По сути, блестящая армия Наполеона перестала существовать.
Тут же начинается кампания новой мобилизации. Московский поход остудил самые горячие головы: никто больше не рвался в армию Наполеона – она перестала быть армией победителей. Теодор уклоняется от призыва и продолжает заниматься тем, что любит – живописью и лошадьми. Он часами пропадает в Лувре. Еще никогда коллекция музея не была такой богатой: из всех походов армия Наполеона свозила драгоценные трофеи в виде произведений искусства. Жерико пишет лошадей в Императорских конюшнях Версаля. Ощущение тревоги в его творчестве только нарастает.
В 1813 году Франция оказывается перед угрозой оккупации иностранными армиями, Наполеон снова воспринимается как защитник национальных интересов, а Жерико пишет картину «Раненый кирасир, покидающий поле боя» и представляет ее на Салоне 1814 года. Как же она отличалась от «Офицера императорских егерей»! Больше нет героики войны – есть ее ужас и отчаяние. И это не находит у современников понимания: никто не хочет разочаровываться.