В мастерской жарко, как в марокканском гареме, окна плотно закрыты, но он просит экономку Женни топить еще сильнее. Шея плотно укутана в шарф, с тех пор как он простудился еще во времена студенчества, горло болит постоянно. Иногда меньше, иногда просто нестерпимо. И тогда Эжен берется за терапию всерьез: не дышать холодным воздухом и не разговаривать. Он закрывается в жаркой мастерской и остается наедине со своей самой сильной страстью – с работой. По той же улице, через дорогу, в доме напротив его мастерской к окну словно приросли два юноши. Они ловят каждый жест Делакруа, они задерживают дыхание и замирают, когда им удается рассмотреть движения мэтра. Они оба мечтают вскоре покорить Париж и получить медали в Салоне, они арендовали эту комнату специально для того, чтобы хоть иногда видеть, как работает самый яркий и революционный художник уходящей романтической эпохи. Одного юношу зовут Клод Моне, второго – Огюст Ренуар.
Эжен Делакруа всей своей жизнью, историей своих побед и провалов, давал надежду молодым, дерзким художникам. Глядя на него, каждый из них верил, что в живописи можно обрести настоящую свободу. Он получил золотую медаль Салона за первую же картину, представленную на суд зрителей, а за третью – на несколько лет впал в немилость. Он девять раз подавал заявку, чтобы занять место среди академиков, вершащих судьбы французского искусства. Он получил ленточку Почетного легиона в 33 года и был избран в городской совет Парижа в 53. А сейчас в Лувре есть целый зал, посвященный только одному художнику, – зал Делакруа. Художник пережил семь политических режимов, которые друг за другом швыряли Францию из одной крайности в другую. Но при всех королях и республиках государство сразу же покупало его новую картину.
Эжен был родом из той французской элиты, которая поднялась при Наполеоне. Его отец Шарль Делакруа был министром иностранных дел во времена Директории, а позже, когда на посту министра его сменил Талейран, служил послом в Батавской республике и префектом Марселя.
Талейран был частым гостем в доме Делакруа и по каким-то тайным знакам и свидетельствам биографы выяснили, что настоящим отцом Эжена, четвертого, самого младшего ребенка в семье, был именно он, Талейран. Хитрец, манипулятор, отлученный от церкви бывший епископ и министр, благополучно переживший на этом посту три смены власти. Но сам Эжен ни в одном дневнике или письме, ни одним своим поступком ни разу не выдал этого родства. Тот человек, которого Делакруа всегда называл отцом, был неподкупно честен, умен, искренен, красноречив и умер очень рано. Эжену было всего семь лет.
Эжен рос нервным и эмоциональным ребенком. Если верить его воспоминаниям о детстве, то занимался будущий художник в основном двумя делами: выживал в бесконечных несчастных случаях и проникновенно сообщал взрослым разной важности жизненные истины. В Императорском лицее, куда Делакруа поступил на полный пансион, по утрам слушали новости о победах Наполеона, писали пространные сочинения на латыни и греческом, учили математику и рисование, а превыше всех других благ ценили дружбу и славу.
Если бы отец Делакруа дожил до 1814 года, его ожидало бы пожизненное изгнание из Франции, вместе со всеми, кто голосовал за казнь короля. А без него семейство всего лишь обеднело и лишилось остатков былого почета и внимания. Мать Делакруа прожила всего несколько месяцев при возрожденной монархии и умерла, когда Эжену было 15.
Делакруа стал жить в семье старшей сестры и приобрел несколько важных навыков: планировать свои скудные финансы, сочинять и литографировать карикатуры для столичных еженедельников, держаться франтом в старых панталонах и по ночам незаметно прокрадываться в спальню к экономке. В Париже он начал учиться живописи в мастерской Герена, а заодно присматривать за племянником, который учился неподалеку. В бесконечных поездках из загородного дома сестры в свою парижскую квартирку он так часто и сильно замерзал, что боль в горле стала хронической.
Отчаянная бедность времен ученичества закончилась для Эжена с первой же картиной, представленной в Салоне 1822 года. Несмотря на красочные нападки некоторых критиков – «намалевано пьяной метлой», «обноски Рубенса» – Делакруа получает и первые восторженные отзывы и первые две тысячи франков. Это было больше его годовой ренты.
Но благосклонность академиков, критиков и публики временами менялась полным неприятием и опалой. А для художника в начале XIX века это означало кроме всего прочего и финансовые трудности: Салон был единственным местом, где картины становились знаменитыми и находили покупателя.
На этот сюжет Делакруа вдохновил лорд Байрон, а еще, добавляют шепотом биографы, маркиз де Сад, чьи книги активно печатались во Франции в начале XIX века. Правда, нелегально.