Именно в эти девять месяцев, словно ребенок из материнского чрева, родится главный шедевр Жерико, его знаменитый «Плот Медузы», грандиозное полотно около семи метров в длину и пяти в высоту. Представленная на Салоне 1819 года, она стала сенсацией и скандалом, но не принесла автору ни признания, ни денег. Наоборот, Жерико подвергся травле в роялистских и академических кругах. Пять лет спустя он умер в бедности, перед этим безуспешно пытаясь продать Лувру свою лучшую картину – «Крушение плота «Медузы».
Она основана на совсем недавних реальных событиях. Они и через два года, когда Жерико завершил работу, все еще оставались во Франции на слуху. Неопытный и нерешительный мореплаватель, эмигрант Гюг Дюруа граф де Шомаре, пользуясь коррупцией среди французских чиновников, купил себе место капитана королевского фрегата «Медуза». 18 июня 1816 года судно отправилось к берегам Западной Африки, но из-за непрофессионализма капитана село на камни неподалеку от Островов Зеленого Мыса. Когда стало ясно, что сдвинуть корабль с места не удастся, а запасы воды и еды на исходе, для капитана, губернатора и других высокопоставленных лиц выделили шлюпки, а для 149 оставшихся пассажиров был наспех сооружен плот, на котором они и отправились в непредсказуемый дрейф.
Предполагалось, что шлюпки помогут его буксировать. Но они предательски и трусливо скрылись из виду, оставив переполненный плот один на один с водной стихией. Очень скоро люди начали терять человеческий облик. Борясь за безопасные места у мачты и последние капли воды, они дрались, убивая друг друга и сталкивая в воду. Лишь через 13 дней несчастные увидели на горизонте спасительный корабль «Аргус» – именно этот момент запечатлел Жерико.
Команде «Аргуса» открылось жуткое зрелище: из 149 в живых осталось 15 (пятеро из них скончались почти сразу после спасения). Окоченевшие трупы на плоту перемежались с полуживыми. Оставшиеся в живых вялили на мачте мясо погибших.
Работая над «Плотом «Медузы», Жерико мучительно добивался, чтобы ракурсы и позы изображаемых им людей были правдивы. Для этого он лепил восковые фигурки, комбинируя их в различных положениях на игрушечном плоту. Жерико не удовлетворяла работа натурщиков – он пришел к выводу, что позирование никогда не выглядит естественно. Тогда он стал посещать больницы, где наблюдал и зарисовывал умирающих, а потом и морги. Его устрашающие этюды с отрезанными головами и сваленными в кучу людскими конечностями – оттуда.
Многим картина Жерико представлялась метафорой государственного упадка, аллегорией постнаполеоновской Франции. И хотя Жерико решал не социальные, а чисто художественные задачи, в ней видели обвинение существующего строя, вот почему на родине столь выдающаяся работа сначала не получила одобрения. К счастью, Жерико все-таки успел насладиться признанием своего главного труда: кто-то посоветовал ему везти картину в Лондон, где в это время была бурная художественная жизнь. В английской столице к «Плоту «Медузы» выстроились очереди. Всего за месяц ее посмотрело более 50 тысяч человек. С этого начался триумфальный дрейф «Крушения плота «Медузы» в историю европейского искусства.
В 1821 году Жерико возвращается в Париж, а его душевное здоровье только ухудшается. Наблюдать его берется выдающийся психиатр своего времени Этьен-Жан Жорже.
Жорже специализировался на мономаниях – он выделил и описал несколько: теоманию (религиозное помешательство), эротоманию, демономанию… Считается, что именно он подарил Жерико идею живописных типов из своей психиатрической практики, которые хотел использовать как наглядные пособия для обучения студентов. Изобразить разные виды человеческих маний – что может быть заманчивее для художника? Вполне вероятно, что увлеченность этой работой помогла Жерико хотя бы отчасти справиться с собственным душевным недугом.
К 30 годам душевные терзания Жерико усугубились радикулитом. Бездумно швыряясь деньгами, он промотал материнское состояние. Его картины не продавались. Нищие, бродяги, сумасшедшие и даже лошади – они были никому не нужны. Жерико попытался вложить остатки средств в заводик по производству искусственных бриллиантов, но прогорел. Ему грозит полное разорение. В чем искать утешения? Разумеется – в скачках. Весной 1822 года лошадь на всем скаку сбрасывает Жерико, потерявшего из-за радикулита привычную ловкость. Он получает травму позвоночника, решается на несколько сложных операций и целый год борется с изматывающими болями и угрозой полной обездвиженности.
Наконец ему снова разрешают сесть на лошадь. Жерико снова падает, но наотрез отказывается обработать рану. 26 января 1824 года он умирает от сепсиса, не дожив до 33 лет. Смерть для художника-романтика – эффектный жест. И признание не замедлит. В одном из некрологов французы назовут Жерико «Микеланджело нашей нации».
Эжен Делакруа: дикий, светский, страстный, сдержанный