Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Эдгар Дега купил книгу американского фотографа Эдварда Майбриджа «Движение животных» сразу же, когда ее издали во Франции. Ради этого исследования Майбридж построил целый «фотодром»: лошадь скакала, задевая натянутые через дорожку нити, после чего срабатывал затвор фотокамеры. Камер было 24, снимков – 24. Эти снимки, превращающие движение самого грациозного животного в ряд неуклюжих поз, завораживали Дега. Благодаря этим снимкам он раскрывает секрет изображения человека в движении. Именно так будут двигаться его балерины и купающиеся женщины – естественно до неестественности. Как на случайном фото.

Железная дорога

Художникам-импрессионистам не хватило бы жизни, чтобы увидеть все написанные ими живописные места, гавани, порты, поля, города и села, если бы не железная дорога. До 1842 года, когда французские власти разрешили строительство пассажирских железных дорог, из одного города в другой чаще всего добирались по воде – во Франции существовала уникальная система каналов.

И вдруг в какие-то несколько лет все меняется – добраться до предместий Парижа и до моря можно буквально за несколько часов. Так голодные и непризнанные Моне и Ренуар катались на денек в «Лягушатник», самое модное, радостное и сомнительное место встреч и праздников. Утром – туда, вечером – назад. А потом в Аржантей и Лувесьенн, в Лондон и Ниццу, в Руан и Венецию и в десяток других мест.

Железная дорога, дымящие паровозы, символ нового темпа жизни, нового запаха воздуха, новой плотности воздуха, стал не только средством передвижения для художников, но и одним из самых увлекательных сюжетов для картин.

Как американский коммодор и ящик с японскими гравюрами повлияли на рождение импрессионизма

Но ни тюбик для красок, ни фотография, ни даже возможность быстро добираться до самых дальних предместий Парижа не оказали такого влияния на «способ видения» будущих импрессионистов, какое оказали невиданные гравюры, отпечатанные в несколько цветов на рисовой бумаге и поначалу используемые в европейских лавках для оборачивания экзотического фарфора.

Коллекция японской гравюры Клода Моне насчитывала больше 250 произведений, он вставлял их в рамы и развешивал в доме, он спрашивал у каждого гостя, приезжавшего в Живерни: «Вы любите японскую гравюру? Выберите себе одну!» Кухарка Моне Анна со слов художника рассказывала историю о первых в его коллекции эстампах: «Это было в Голландии. Как-то раз я увидел, что бакалейщик, у которого мы покупали продукты, заворачивает рыбу и сыр в такие же эстампы, какие вы видите здесь! Оказалось, у него их в подсобке целый ящик! И я у него весь этот ящик купил. Совсем задешево, ведь для него это была просто упаковочная бумага!»

У нищего, вечно голодного Ван Гога было больше 200 гравюр в личной коллекции, он делал живописные копии с этих отпечатков, изучая технику, и писал брату о природных эффектах в духе японских мастеров: «Я видел великолепный и очень странный эффект этим вечером. Очень большая лодка на Роне, груженная углем и пришвартованная у причала. При взгляде сверху все это выглядело сверкающим и вымытым; вода была светло-желтая с жемчужно-серыми пятнами, сиреневое небо и оранжевая полоса на западе, город фиолетовый. На лодке маленькие рабочие, синие и грязно-белые, приходили и уходили, неся груз на берег. Это был чистый Хокусай».

Какой такой Хокусай?

Японские веера, ширмы, шкатулки, нэцке, кимоно и, наконец, гравюры хлынули во Францию внезапно и сразу заняли все почетные места в лавках торговцев, в модных гостиных и в скрытых от глаз спальнях. Но все начиналось с Америки.

В 1854 году американский коммодор Метью Перри вскрыл эту любопытную и непостижимую сокровищницу, подписав договор о дипломатических отношениях с Японией, страной, которая 250 лет до этого была закрыта для торговцев, путешественников, политиков, ученых, художников и поэтов. Для всех. Уже через пять лет подобное соглашение с Японией подписала и Франция. Набирая силу и просачиваясь поначалу в редкие лавки в качестве экзотики, к 70-м годам XIX века волна японских вещей и произведений искусства захлестнула Париж: охотники за редкостями устраивали дуэли и драки, коллекционеры заказывали специальные деревянные витрины с прозрачными дверцами для хранения шкатулок и нэцке. Хозяин лавки, где продавалось «все японское», Филипп Сишель рассказывал, что в Японии его одолевает неконтролируемое желание купить все и буквально обобрать эту страну. Сишель скупал все подряд, грузил по 45 контейнеров японскими вещами – и отправлял их во Францию. Торговый путь огибал мыс Доброй Надежды – и доставка занимала около четырех месяцев.

В одну из первых поездок Сишель встретил на улице мастера, который вырезал совсем миниатюрное нэцке. Торговец некоторое время наблюдал и попросил продать ему вещицу, когда та будет закончена. Старик-мастер улыбнулся в ответ: «Я закончу ее месяца через два».