Больше всего насмешек вызвала фигура женщины, которая пробует воду. Говорили, что она моется, и добавляли шепотом: известно, после чего она моется. В картине увидели сцену сексуального характера, а в сидящей девушке – проститутку: слишком уж прямой и вызывающий взгляд у нее. То и дело около картины яростно шипели: «непристойность», «вульгарность», «уродство».
Когда же толпам зрителей и озадаченным одиноким критикам удавалось обуздать свой священный гнев, дело доходило и до художественных особенностей картины. И оказывалось, что здесь Мане допустил еще больше непростительных вольностей, чем в выборе сюжета. Он совершенно непрофессионально поступил с перспективой – фигура женщины на заднем плане слишком крупная, каждый из героев сюжета как будто находится ближе к зрителю, чем это было бы возможно в реальности. Это позже арт-критики скажут «вовлек зрителя», а экспериментаторы нового поколения будут повторять этот трюк со сжавшейся перспективой. А в 1863 году картину объявляют «нелепой», а художника – непрофессиональным «мазилкой». Но пройдет всего два года – и Мане удастся устроить художественный скандал еще грандиозней, чем этот.
Ее называли самкой гориллы, а ее руку, лежащую на бедре, окрестили отвратительной жабой. Гюстав Курбе сравнивал фигуру Олимпии с дамой пик в морге, а критики искренне не советовали беременным женщинам и юным девушкам смотреть на эту картину. Если бы нескольких крепких охранников не выставили перед полотном, разъяренная публика его бы точно уничтожила. Через несколько дней от греха подальше повесили эту непристойность повыше, чтоб никто не достал, да и разглядеть было сложно.
Так случился один из самых яростных скандалов, положивший начало современному искусству. Мане в ужасе, он подавлен и уничтожен. Он, как всегда, не собирался никого шокировать и устраивать революций – лишь стремился получить официальное признание. И на этот раз у него опять не получилось.
Хлесткое слово «непристойность», прилипшее к Эдуару Мане еще со времен Салона двухгодичной давности, теперь станет его постоянным спутником. И все же что так потрясло и оскорбило взгляды респектабельных французов? Не обнаженное тело, конечно. Его хватает в мировой живописи.
Мане не воспринимал всерьез всю эту литературщину, связанную с названиями картин, – и название «Олимпия» пришло от кого-то из друзей. Мане согласился. Но это имя вызывало определенные «непристойные» ассоциации. Такие экзотические имена любили выбирать себе дорогие проститутки. К тому же Олимпией звали одну из самых знаменитых куртизанок в истории – любовницу папы Иннокентия Х, которая фактически 10 лет управляла католической церковью. И, наконец, прошло чуть меньше 20 лет с тех пор, как во Франции был опубликован роман Александра Дюма-младшего. Одну из героинь-куртизанок в нем тоже звали Олимпией.
Сомнений в роде занятий героини не остается. Даже если не вдаваться в толкование символов: мюли на ногах Олимпии, орхидеи в ее волосах. Даже если забыть о том, что собаку, символ семейного счастья и верности, лежащую у ног прототипа Олимпии, Венеры Урбинской Тициана, Мане заменил на своенравную кошку.
После «Олимпии» критики всерьез начали думать, что Эдуар Мане – шут и выскочка, который намеренно эпатирует публику. И Эмилю Золя даже придется написать статью о Мане и подробно остановиться на том, какой он человек: светский, элегантный, искренний.
Эдуар Мане занимал четкую гражданскую позицию, был республиканцем и ярым политическим спорщиком. Во время Франко-прусской войны, например, он остается в осажденном Париже, идет добровольцем на его защиту и по вечерам, голодный, больной и измученный, тяжело переживает вести о гибели друзей, скучает от разлуки с женой и ведет яростные споры с Эдгаром Дега.
Но это будет уже в 1870 году, когда война положит конец правлению Наполеона III, а Эдуара Мане доведет до нервного срыва. А за несколько лет до этого недовольство Мане-француза правлением императора проявится лишь в одной напряженной картине, оказавшейся прямым политическим высказыванием. «Расстрел императора Максимилиана» был обречен – такую картину не отправишь в Салон и даже не покажешь на собственной выставке. Ее запретили – и до самой смерти Мане полотно не видел никто, кроме близких друзей художника и… американцев. Это было необычное турне. Французская певица Эмили Амбр, отправляясь на гастроли в Америку, просит у Эдуара Мане картину, чтобы показать ее американцам и продемонстрировать, что французам небезразлична судьба заокеанских стран.