Артур Артузов

Столь лестная характеристика лишний раз подтверждает правоту Артузова, включившего Опперпута в операцию «Трест». Уж если он понравился самому Василию Витальевичу, то что уж говорить о куда менее значительных личностях, регулярно прибывавших из–за границы. Та же Марияя Владиславовна со временем вообще безоглядно влюбилась в Эдуарда Оттовича, что имело трагические последствия дляя их «любовного треугольника». «Трест» легализовал Захарченко–Шульц паспортом на имя Пелагеи Васильевны Березовской, Радкевича – паспортом на имя Дмитрия Тихоновича Карпова. Радкевичу – «Карпову» предоставили ларек на Центральном рынке. Торговля в нем легализовала отчасти его доходы. Но главное – ларек стал надежным «почтовым ящиком» организации.

Из Лосиноостровской Шульгин иногда в сопровождении Марии Владиславовны, иногда в одиночку время от времени выезжал в Москву. Как–то он зашел в кинотеатр «Метрополь» и посмотрел фильм «Броненосец „Потемкин“», о котором тогда говорили повсюду. Картина произвела на Шульгина отвратительное впечатление. Он сразу понял, что фильм, который несколько поколений советских, да и зарубежных кинокритиков по сей день называют гениальным, – всего лишь пропагандистская фальсификация, сработанная по социальному заказу талантливым режиссером Сергеем Эйзенштейном. (Отметим, что антисемитизм Шульгина в данном случае ни при чем, он знал, что Эйзенштейн не еврей, как полагали многие, а обрусевший немец.)

Шульгину было прекрасно известно, что восстание на «Потемкине» было на самом деле бунтом анархиствующих матросов, что ни о каких червях в мясе и речи быть не могло (о тогдашнем рационе не то что привилегированных военных моряков, но и обычных солдат, бойцы Красной, затем Советской, а ныне Российской армии и мечтать не могли), что знаменитая сцена, когда группу матросов накрывают брезентом для расстрела, как и еще более известная сцена с лестницей, – плоды буйной фантазии режиссера, которые наивный советский зритель принял за достоверные факты. И уж совсем отвратительными, способными пробудить в зрителе самые низменные чувства, справедливо посчитал Шульгин сцены зверской расправы осатаневшей матросни с офицерами броненосца…

Мучительно долго для Шульгина тянулись дни в ожидании чуда. Наконец из Винницы «вернулся» человек «Треста». На самом деле туда никто и не выезжал. Всю поисковую работу по распоряжению Артузова провели оперативные работники на месте. Они достоверно установили, что сын Шульгина действительно находился на излечении в Винницкой психолечебнице, но скончался задолго до поездки Василия Витальевича в СССР. Однако о смерти Вениамина решено было по ряду соображений Шульгину не сообщать. Якушев с искренним сожалением сказал ему, что ни среди больных, ни среди обслуживающего персонала лечебницы никого, кто мог бы оказаться Вениамином, не обнаружено. В сущности, это соответствовало действительности ^{28}.

В эти московские дни Шульгин еще несколько раз встречался с Якушевым и другими руководителями «Треста». Следует сообщить читателю, что генерал Врангель, если и не отвергал «Трест», подобно сенатору Чебышеву, относился к нему со значительным сомнением. Артузов знал об этом. Посему Якушев несколько раз вполне определенно высказал Шульгину свое огорчение, даже обиду на Врангеля. Шульгин его понял и принял такое решение: «Если, даст Бог, яя благополучно вернусь в эмиграцию, попытаюсь изменить точку зрения генерала Врангеля на „Трест“ в благоприятную сторону. Должен сказать, что я с величайшим удовольствием и даже, можно сказать, с энтузиазмом принял это поручение».

Из Москвы Шульгин направился в Ленинград – новая масса ярких впечатлений. Не преминул посетить Зимний дворец, где, в частности, осмотрел экспозицию Музея революции.

«Перед одним портретом я простоял довольно долго. Это был господин средних лет, с большими усами. Лицо такое, какое бывает у еще молодых мужчин, когда у них уже начинает сдавать сердце.

Этот господин был мне, скорее, несимпатичен, во всяком случае, очень далек от меня. Между тем это был я собственной персоной».

На последней, после возвращения в Москву, встрече с Якушевым (именно тогда Василию Витальевичу и сообщили о безрезультатности поисков сына) Шульгин, приняв горькую весть с мужеством, спросил, что он может сделать в благодарность для «Треста». Помимо, разумеется, данного ранее обещания переговорить с Врангелем.

Подумав с минуту (хотя соответствующее решение уже было принято руководством ОГПУ), Якушев ответил, что, мол, хорошо бы, если бы Шульгин по возвращении написал о поездке книгу.

Поначалу Шульгин запротестовал. Как же так, это может навредить «Тресту», направить чекистов на след. Но после долгих переговоров и уговоров он согласился, но с условием: перед публикацией он пришлет экземпляр рукописи в Москву, чтобы из текста убрали все лишнее и опасное.