Артур Артузов – отец советской контрразведки

Револьвер Николаев приобрел еще в 1918 году, на это огнестрельное оружие ему 2 февраля 1924 года органами власти выдано соответствующее разрешение за № 4396. 21 апреля 1930 года оно перерегистрировано, и тогда же на оружие Николаеву вручено удостоверение под № 12296. Этим документом Николаев воспользовался в 1930 году, когда в одном из магазинов Ленинграда купил 28 боевых патронов к револьверу. В то время почти всем партийным и комсомольским работникам разрешалось иметь оружие. Что касается пропуска в Смольный, то в те годы любой член партии мог беспрепятственно пройти в здание обкома по партийному билету. У Николаева партбилет был на руках, и членские взносы были уплачены за все месяцы, несмотря на то что он не работал с апреля 1934 года.

Утверждение, что Николаева ранее трижды задерживали с оружием и что якобы его каждый раз отпускали ленинградские чекисты — неверно. Его задерживали только один раз 15 октября 1934 года. Нет доказательств, что чекисты заглядывали в портфель, где лежал револьвер, на ношение которого Николаев имел право. Они могли и не обыскивать задержанного Николаева. Николаев добивался «справедливого отношения к своей личности». Письма о несправедливом якобы к нему отношения он вручал Чудову — второму секретарю обкома, Угарову — секретарю обкома и Кирову (дважды, когда тот выходил из машины).

Николаев писал и отправлял письма в различные инстанции. Вот одно из них — Кирову. Датировано июлем 1934 года. Автор сообщил, что он работал на ответственных должностях, активно боролся с «новой оппозицией», был всегда верным солдатом партии, но вот уже четвертый месяц сидит без работы, и никто на это не обращает внимания. В августе Николаев обращался лично к Сталину. Жалобы на тяжелое материальное положение, несправедливое увольнение с работы, преследование за критику. Не дождавшись ответа, в октябре Николаев шлет послание в Политбюро ЦК ВКП(б). Это крик отчаяния. В семье шесть человек, пятеро из них взрослые, работает только жена. На ее скудный заработок всем не прожить. С момента увольнения Николаев написал десятки писем в партийные и советские органы. Толку никакого. Доведенный до отчаяния, он сочинил и размножил горестный «Автобиографический рассказ». И еще «Последнее прости…» — пессимистические строки о страданиях потерявшего надежду человека, о самоубийстве чередуются с разоблачением пороков общества с выражением готовности пожертвовать собой ради справедливости «во имя исторической миссии». Такого же содержания и другие писания Николаева: «Дорогой жене и братьям по классу», «Политическое завещание» («Мой ответ перед партией и обществом»). Он составляет лично план с подробностями возможных вариантов убийства. Речь шла об убийстве Кирова, которого он люто ненавидел.

Допросы и суд

Приехавшие 2 декабря в Ленинград Сталин, Молотов, Жданов, Ежов, Ягода, Кокарев, а также секретарь обкома Чудов расположились в кабинете Кирова и начали вызывать интересующих их людей. Был вызван Ф. Д. Медведь. Его допросили. Сталин очень резко упрекал его за то, что он не предотвратил убийство Кирова. Николаева привезли в каком-то невменяемом состоянии. Сталина он не узнал. Ему показали портрет Сталина, и лишь тогда он понял, кто с ним разговаривает. Он ничего ясного не сказал, плакал и повторял: «Что я наделал, что я наделал…». Факта покушения он не отрицал. Была вызвана жена Николаева — Мильда Драуле. Она была растеряна, ошеломлена, заявляла, что ничего не знала и не подозревала. При первых допросах Николаев держался версии личной мести за якобы поруганную честь и неустроенность личной жизни.

2 декабря 1934 года Сталину было доложено агентурное дело «Свояки». (Свояками были, как известно, Каменев и Троцкий. Отсюда, очевидно, и одна из целей агентурной разработки — выяснить связь каменевцев, зиновьевцев с троцкистами). По этому делу проходили бывшие участники зиновьевской оппозиции Котолынов, Шацкий, Румянцев, Мясников, Мандельштам и другие.

Проработка следственными органами версии убийцы-одиночки прекратилась 3 декабря 1934 года. Медведь был освобожден от обязанностей. Временно исполняющим обязанности начальника Ленинградского управления НКВД 3 декабря стал заместитель наркома НКВД СССР С. Агранов, имевший богатый опыт фальсификации дел о контрреволюционных центрах и организациях. (Впоследствии был расстрелян.) Агранов возглавил следствие. Помощь ему в искусственном создании доказательств оказывали сотрудники НКВД СССР Гендин, Дмитриев, Коган, Коркин, Лулов, Миронов, Стромин и другие. За исключением Гендина они впоследствии были обвинены в совершении тяжких государственных преступлений и расстреляны. Исполнители, те работники НКВД, кто знал о реальном ходе событий, были не нужны.

Были осуществлены репрессии против бывших дворян, царских чиновников сразу же после убийства Кирова.