— Фред? Нет. Фред давно уехал. Он теперь в Бирмингеме. На канале работает. А в лавке не желает. — Он помолчал, затем добавил с неожиданной злостью: — Сучонок.
— А его адреса у вас случайно нет?
— Может, случайно и есть. А вам случайно еще к скребку чего-нибудь не требуется?
В поезде на пути назад в Бирмингем Артур пребывал в превосходнейшем настроении. То и дело он поглядывал на три пакета рядом с Вудом — все завернутые в промасленную оберточную бумагу и перевязанные шпагатом — и улыбался тому, как устроен мир.
— Так что вы думаете о трудах этого дня, Альфред?
Что он думает? А каков очевидный ответ? Ну, такой, какой будет правдив.
— Честно говоря, по-моему, мы не очень продвинулись.
— Нет, дело обстоит лучше. Не очень продвинулись мы в нескольких направлениях. И нам действительно нужен скребок для башмаков.
— Разве? А я думал, что в «Под сенью» он уже имеется.
— Не добавляйте дегтю в мед, Вуди. Скребок для башмаков никогда лишним в доме не бывает. Годы спустя мы будем называть его Скребком Идалджи и, соскребая грязь с подошв, будем вспоминать это приключение.
— Как скажете.
Артур предоставил Вуду пребывать в настроении, в котором он пребывал, и начал смотреть на проносящиеся мимо луга и живые изгороди. Он пытался представить себе Джорджа Идалджи в этом поезде, едущим в Мейсон-колледж, а после — к Сэнгстеру, Викери и Спейтсу, а после и в собственную контору на Ньюхолл-стрит. Он попытался вообразить Джорджа Идалджи в деревне Грейт-Уайрли — гуляющим по проселкам, заходящим к сапожнику, делающим покупки у Брукса. Молодой солиситор — пусть прекрасно говорящий и элегантно одетый — выглядел бы странно даже в Хайнхеде и, без сомнения, еще более странно в стаффордширской глуши. Он, несомненно, превосходный малый с ясной головой и стойкий. Но если просто взглянуть на него, а тем более глазами невежественного работника с фермы, тупого деревенского полицейского, узколобого английского присяжного или подозрительного председателя суда квартальных сессий, так вы могли бы и не проникнуть за смуглую кожу и необычность глаз. Он показался бы странным. А затем, если начинают происходить какие-то странности, то логика невежественной деревни — то, что там сходит за логику, — обязательно припишет странное странному.
А стоит отбросить рассудок, истинный рассудок, то чем дальше он останется, тем лучше — для тех, кто его бросает. Достоинства человека превращаются в его недостатки. Самоконтроль представляется скрытностью, ум — хитростью. И таким образом респектабельный юрист, слепой, как крот, и щуплый, превращается в дегенерата, который шастает по лугам глухой ночью, умудряется ускользнуть от двадцати специальных констеблей для того, чтобы шлепать по крови выпотрошенных животных. Все настолько поставлено с ног на голову, что выглядит логичным. И, по убеждению Артура, в конечном счете все сводилось к тому редкому дефекту зрения, который он сразу же заметил в вестибюле «Гранд-Отеля» на Чаринг-Кросс. Вот основа нравственной уверенности в невиновности Джорджа Идалджи и причины, почему он стал козлом отпущения.
В Бирмингеме они выследили Фредерика Брукса до его жилища вблизи канала. Он оценил двух джентльменов, от которых, по его мнению, несло Лондоном, узнал обертки трех пакетов под мышкой джентльмена ростом пониже и объявил, что его цена за информацию — полкроны. Сэр Артур, приучая себя к обычаям туземцев, предложил скользящую шкалу — от одного шиллинга трех пенсов до двух и шести пенсов, в зависимости от полезности ответов. Брукс согласился.
Фред Уинн, сказал он, так звали его товарища. Да, он был в каком-то родстве с водопроводчиком и газовщиком в Уайрли. Не то племянником, не то троюродным братом. Уинн жил в двух остановках дальше по линии, и они учились вместе в уолсоллской школе. Нет, он совсем потерял его из виду. Ну а этот случай столько лет назад — письмо и плевки, — они с Уинном тогда были совершенно уверены, что оно дело рук одного парня, который разбил окно вагона и попытался свалить вину на них. А они винили его, и охранники железнодорожной компании допросили их всех троих, а еще отца Уинна и отца Брукса. Но так и не разобрались, кто говорил правду, а потому в конце концов ограничились предупреждением каждому. На чем все и кончилось. Имя того парня было Спек. Он жил где-то недалеко от Уайрли. Нет, Брук его уже много лет не видел.
Артур записал все это своим серебряным механическим карандашом. Он оценил информацию в два шиллинга и три пенса. Фредерик Брукс не возражал.
Когда они вернулись в отель «Императорская фамилия», Артуру была вручена записка от Джин.