Артур, Луи и Адель

Если бы только она знала всю правду… но порой мы не можем поведать родному человеку всю истину. И не потому, что хотим врать и недоговаривать, а ради его же блага. Поэтому я в очередной раз даю твердое обещание, которое очень хочу в будущем выполнить, но не знаю, получится ли у меня. В одном я уверен точно: ей нужна сейчас поддержка, а не мои сомнения.

– Да. Я буду рядом с тобой хоть всю жизнь, если тебе это будет нужно.

– А нужно ли это тебе?

Адель выглядит сейчас такой уязвимой. Я крепко обнимаю ее и шепчу ей на ухо:

– Больше всего в этом мире мне нужна ты.

Я провожаю ее к станции метро «Сольферино». Она лукаво улыбается и говорит мне:

– В следующий раз я подберу более укромное местечко для свидания.

Снег сыпется, тонкой пленкой накрывая все вокруг, пар валит изо рта, а я улыбаюсь, словно умалишенный, и смотрю, как от холода краснеют щечки самой прекрасной девушки в мире.

– Давай в камень, ножницы, бумагу? До трех. Кто выиграет, тот и выбирает место.

Темные глаза Адель начинают сверкать.

– А давай!

И мы, как малые дети, стоим перед ступеньками в метро и трясем кулачками в воздухе.

– Ты проигра-а-ал! Ня-ня-ня! – победоносно кричит она и громко смеется.

– Ты жульничала! Последний твой раз был не пойми что: ножницы, которые в одну секунду, как по волшебству, превратились в бумагу!

Адель продолжает весело хохотать и толкает меня в грудь.

– Ты просто не умеешь проигрывать!

Я тяну ее на себя и крепко целую в губы. Адель неестественно замирает, а выражение ее лица меняется, она моргает несколько раз, после чего неуверенно трет лоб.

– Я говорила тебе такое и раньше, да? Я кричала на тебя и говорила, что ты не умеешь проигрывать. – Она заглядывает мне в лицо в поисках подтверждения. И я кратко киваю:

– Однажды было дело.

– Мы во что-то играли?

– Нет, играл я один.

– Во что?

– В бокс, Адель.

Я наклоняюсь и целую ее, она нежно поглаживает мою шею:

– Я сейчас побегу, но потом ты мне расскажешь, ладно?

Я хмурюсь – вспоминать тот вечер вовсе не хочется. Но потом я заглядываю ей в глаза и понимаю, что для нее это очень важно.

– Расскажу, – соглашаюсь я, и она целует меня на прощание.

Только мы расстаемся, как мне тут же начинает ее не хватать…

* * *

Андре при виде меня выпучивает глаза:

– Господи, что я вижу! Ты улыбаешься!

Я швыряю в него свою серую шапку:

– Я хочу позвонить маме, так что, будь добр, оставь меня на несколько минут одного.

– Есть, сэр! – провозглашает этот идиот, и я тихо посмеиваюсь.

Мама сразу же берет трубку, словно сидела и ждала моего звонка. Возможно, так и было.

– Как ты? – спрашиваем мы в унисон и смеемся друг над другом.

Голос у нее звучит бодро, она рассказывает мне о семье, в которой начала работать. О детях выясняется, что они вообще не говорят по-французски, но схватывают все на лету. Затем описывает квартиру, в которой живет.

– Мне так не хватает знания английского, – добродушно жалуется она, – но Хуго очень мне помогает.

Я слушаю внимательно, задаю какие-то вопросы о погоде, еде, но не спрашиваю ничего о Хуго. То, что между ними роман, мне и так понятно, лишь немного обидно, что они держат все в тайне. Однако каждый заслуживает права на личную жизнь, и мне не хочется лезть к ним с расспросами.

– Хуго сказал, что Кевин тобой очень доволен. Ты там стараешься, да?

– Ну не то чтобы… просто делаю, о чем меня просят. На самом деле очень жду, когда руки заживут и я смогу начать свои тренировки.

Мама на том конце замирает:

– Я думала, ты больше не вернешься в бокс.

Я тоже так думал, но сейчас чувствую, что мне есть за что еще бороться в этой жизни. Стыдно признаться, но каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу, как встаю в стойку, не контролирую свои эмоции и бью, мне становится страшно. Я всегда мог держать под контролем свою злость. Всегда. Но не в случае с Адель. Я гоню непрошеные мысли прочь, стараюсь взбодриться. Мне не хватает тренировок. Я привык бить по груше каждый день. Этой привычке уже слишком много лет. Бокс не просто спорт, он часть меня, и мне нужно это принять.

– У меня всего лишь судимость, а не перелом позвоночника, – отшучиваюсь я, – мне ничто не мешает вернуться.

– Скажи это Хуго, он мечтает изо дня в день услышать эти слова! Хуго! Хуго! – зовет его мама с таким энтузиазмом, будто я только что сообщил ей, что стал абсолютным чемпионом мира.

– Да. – Голос Хуго звучит недовольно и грубо.

– И тебе привет! – с издевкой здороваюсь я. – Мама решила, что я обязан сообщить тебе, что намерен продолжить свою боксерскую карьеру.

Повисает тишина.

– Кевин на первых порах потренирует тебя, а потом уже придумаем, что и как.

– У меня пока кулаки не зажили, – говорю я.

– И что? Займись кардио, ленивая задница.

Я подавляю смешок: есть в этом мире нечто неизменное.

– Послушай, хотел тебе сказать: Мехмеда посадили наконец. Сегодня была одна из крупнейших облав за последние годы. Его закроют на пятнадцать лет, не меньше, – неожиданно говорит он в трубку.

– Я все равно не вернусь в ту квартиру и в тот район, – мгновенно вырывается у меня. Не знаю, о чем думать, слишком шокирующая новость.