Артуш и Заур

Баня наполнялась серным паром, пахло серой, иначе говоря, тухлыми яйцами. Тела поблескивали от пота. Артуш провел рукой по груди, впитал в тело серу.

— Хватит, выходите. Талгата там уже массируют. Вы тоже проходите во второй зал.

Артуш и Заур медленно вылезли из серной воды, прошли в соседний зал и устало повалились на каменный пол. Талгата, который лежал здесь уже минут пять, массировал крупный грузин.

— Как ты? — простонал Артуш.

— А как еще мне быть? — ответил, тяжело дыша под огромными кулаками Талгат. — Такое ощущение, будто через меня прошла армия Тимура.

— И со мной точно так же, — сказал Заур.

— Мекиссе, Сандро! — во весь голос закричал Додико.

Вошли два гиганта. Терщик и массажист. Они быстро перевернули Артуша с Зауром и вскочили им на спины. Мастерски помассировали их так, будто танцевали на мягком ковре. Затем соскочили и стали вонзать пальцы в их мышцы. Сидящий рядом Шота, как ни в чем ни бывало, давал им советы.

— Мекиссе, прыгни ему на спину. Да, вот так, хорошо. Сандро, а ты хорошенько его помассируй.

После массажа все трое с трудом поднялись на ноги. Массажисты трудились не напрасно. Они чувствовали, как силы возвращаются к ним. Прошли в соседнюю комнату и погрузились в холодную серную воду. Перехватило дыхание, но пару минут спустя они ощутили, как смягчаются мышцы. Шота и Додико плескались вместе с ними, перемигивались и посмеивались.

Когда обернувшись в полотенца, они вернулись в большой зал, где их ждал уже обновленный стол, Талгат с серьезным тоном заявил, что дико проголодался. На самом деле, есть и пить хотелось всем. Их посвежевшие организмы были готовы к новой гастрономической вакханалии. Они беседовали о политике, конфликтах, проблемах Кавказа, степях Средней Азии, рассказывали смешные истории из жизни, смеялись, грустили, высказывали пожелания. Было уже девять вечера, но им казалось, что они пришли в баню лишь час назад и весь отдых еще впереди. Кроме них, не осталось ни одного клиента. Все работники уже ушли, остался лишь сторож Вамеш, который, получив от Шоты немного денег, закрыл дверь и дремал в своем уголку. Перед тем, как идти спать, он попросил разбудить его, когда они будут уходить.

А уходить им не хотелось. Они скинули полотенца и сидели, в чем мать родила, за низким столиком. Вино, как и вчера, лилось рекой, и они пьянели сильнее вчерашнего. Теперь они смотрели друг на друга совершенно другими глазами. В этих глазах был вопрос, ожидание, сомнение, и даже … страсть. Будто каждый из них крутился в воронке неиспытанных чувств и ожидал эту страшную искорку — момент истины.

Момент истины не заставил себя долго ждать…

* * *

Здесь, в Тифлисе, совершалась церемония высшей любви, безграничная как голубое море и бесконечная, как голубое небо. И этот Праздник Любви не был случайным. В эту ночь должны были исчезнуть все границы, и они исчезли. Вражда, конфликты, склоки испарялись в голубой купол. Слившиеся тела так называемых врагов одерживали победу над войнами и территориальными претензиями. Вместо оружия они брали в руки более гуманные, благородные и священные инструменты — ключи мира. Эти ключи мира находили путь не только к их ртам и анусам, но и к сердцам и душам. Эти ключи освобождали сердца от ненависти, ярости, крови, страха и слез. Слившиеся губы, слившиеся тела, слившиеся ключи и замки. Любовь текла рекой, взрывалась, как вулкан. Металось эхо. Стоны наслаждения отражались от стен и возвращались к ним. Жемчужные капли пота на их телах были вызваны не жаром бани, а жаром их душ. Когда тела сгибались на девяносто градусов, раскрывались прекрасные, притягательные маки, на которые тут же налетали истосковавшиеся по любви пузатые пчелы.

Ужасная сцена? Вовсе нет! Это была победа над ужасом царствующим на Южном Кавказе на протяжении долгих лет. Как же им подходила поза «69», которая в глазах азербайджанца напоминает две слившиеся, дополнившие друг друга буты[21]! Эти страстные любовники, на которых Амур взирал с неба со слезами в глазах, сменяя друг друга, сменяя позы, тыкались куда только и как только возможно.