Арзамас-городок

Уж подлинно, что жестокий рок довлел над фамилией. Вот вспомним-ка: трех своих Сергеев схоронил родитель, ушел малолетним четвертый Сергей — у сына. Еще в июне 1888 года родилась у Николая Михайловича дочь, названная в честь бабушки — Глафирой. Недолго и она гостила на земле. После, в младенчестве, умерли у историка сыновья Зосима, Иона. Выжили двое: Михаил и Федор.

…Телеграфист IV разряда, а с конца 1881 года надсмотрщик Арзамасской телеграфной станции, он же частным, приватным образом типограф, Николай Никанорович Доброхотов большой корысти себе не искал, когда обговаривали, как издать книгу. Пятидесятилетний, бородатый. в форменном тесном мундире будто читал мысли автора, горячился:

— Первый труд по истории города… Дадим в печатное движение большим форматом! Да мы все типографские украсы, все орнаменты вход пустим…

Доброхотов привычно барабанил сухим пальцем по столу, будто телеграфным ключом работал.

— Собирай иллюстрации. И вот что, предвари начало напутным словом, предисловием!

Подперев тонкими пальцами сильно лысеющую голову, Щегольков говорил тихо, осторожно:

— Пожалуй, не приму твоего совета, Николай Никанорович. Назвать «историей» — это нет! Это прежде Храмцовский в Нижнем с такой легкостью… Я — первый собиратель материалов по Арзамасу, летописец скромный… А история, в полном-то значении этого слова — эт-то, брат, после, после нас… Пусть потрудятся новые поколения. А я уж тем доволен, что оставлю им путеводную нить… Льщу себя надеждой, что без моего слова, похоже, тем историкам не обойтись. Но будет, будет, в свой огород кидаю цветочки…

В другой приход к Доброхотовым Николай Михайлович принес толстую папку фотографий для клише на свинцовых пластинках. Едва не с порога наборной комнаты объявил:

— Название книги, пожалуй, длинное, но точное: «Исторические сведения о городе Арзамасе, собранные Николаем Щегольковым». Ниже набирайте тако: «С видами и портретами».

Доброхотов плавно развел руками, широко улыбнулся.

— Воля твоя-с. Ваши деньги — ваши прихоти!

В комнату вошла Мария Федоровна, жена телеграфиста и фактическая владелица типографии. Была она дочерью Федора Ивановича Владимирского, отличалась ясным умом и деловитостью. Мария Федоровна слыла хорошей наборщицей, вела корректуру, всех своих детей, а их было двенадцать, в свое время научила нехитрому наборному ремеслу, и потому типография обходилась почти без наемной силы.

Щегольков увидел жену Доброхотова, вспомнил, что заготовил к ней просьбу.

— Мария Федоровна, с нижайшим поклоном… Где-то в слоге я, наверное, не ровен, и ежели нескладности какие выпирать будут… Потом, иногда, в знаках препинания не тверд — приложите руку!

— Ну о чем речь, за удовольствие почту.

Николай Михайлович вынул из папки два большеформатных листа.

— А это вот обещанное предварение к книге.

В нем среди прочего летописец писал:

«На собрание этих „сведений“ посвящены досуги целой жизни автора, более 40 лет… Несмотря на всю ограниченность собранных „сведений“ автор решил поделиться ими… со своими согражданами. Посвящаю этот труд мой памяти достославных арзамасцев, споспешествовавших созиданию, прославлению и украшению моего родного города и приношу его в дар современным и будущим поколениям арзамасцев с искренним желанием, чтобы добрые примеры предков воодушевляли потомков к подражанию им и соревнованию».

Прекрасные слова!

Экземпляры книги привезли на телеге. Полки в двух комнатах дома были давно заставлены «историей», привезенное сложили на пол в углу. Вечером на рабочем столе Николай Михайлович долго листал плотные страницы своей новой книги и был истинно счастлив. Срываясь на невольные воспоминания, шептал в подступившей горести: «Ах, Верочка… Смолоду обещал я тебе эту книгу. Вот она, долгожданная, а ты-то, голубушка, где…»

Шел 1911 год.

4.

Арзамасцам — своим современникам, Щегольков, конечно же, своей книгой угодил. Очень многие фамилии и имена назвал, многое из бывалошного, интересного вспомянул, любимые горожанам храмы, а без них старый человек себе жизни не мыслил, проникновенным словом поднял — чего же еще!

Николай Михайлович не был историком по образованию, но он был таковым по способу мышления, хотя счастливо избежал строгостей рафинированного ума. Его работа зиждется на принятой хронологии, отдельные, особенно начальные главы ее выстроены на крепком фундаменте историзма.

В бытность Щеголькова историю писали, выстраивали ее не как «борьбу классов» и общественных движений — фиксировали событийный поток, катаклизмы в движении этого потока, выделяя роль великих мира сего. С пониманием этого и должно подходить к труду арзамасца и не делать неправомерных сравнений, выводов и оценок.

Написана книга простым и выразительным языком, без ученой зауми и чужеродной терминологии, что вязнет на зубах. Автор внимательно прочел Карамзина, Соловьева и Ключевского, и потому многие страницы «Сведений», а они содержат эмоциональные авторские размышления, воспоминания, характеристики, яркую мозаику быта старых времен, воспринимаются почти как художественные.