Асьенда

Однажды я уже назвала дом, стоящий перед нами, своим. Я переступила этот порог с уверенностью завоевателя и генерала, готовая усмирить и подчинить его своей воле. Я ошибалась. Сан-Исидро никогда не стал бы моим. И никогда не станет. Он никогда не принадлежал ни Хуане, ни Родольфо, ни какому-либо другому Солорсано.

Если дом и мог кому-то принадлежать, так это людям, живущим здесь. Паломе, Ане Луизе, Мендосе. Андресу. А быть может, дом никогда никому не принадлежал и навсегда останется своевольным древним владением самого себя. Бледный оштукатуренный гигант, дремлющий в долине. С высокими, всегда наблюдательными стенами, нависающими над полями агавы.

Для меня дом навечно останется местом болезненных воспоминаний и стойкого страха, обвивающего это место, будто саван. Я знала, что стоит мне остаться, и я задохнусь под его тяжестью.

– Я не могу остаться, – прошептала я. – Я должна уехать.

Андрес опустил руку.

– В Куэрнаваку.

– Поймите, этот дом, деньги… Все это не имеет значения, пока у меня есть мама. Она отправила мне письма с извинениями, и я… – я запнулась, и голос дрогнул, близкий к тому, чтобы сорваться. – Я должна поехать к ней.

Черты его хмурого лица разгладились, дыхание выровнялось.

– Я знаю.

Мы отправились на долгую прогулку, чтобы я в последний раз осмотрела территорию. Мы поднялись на холм, с которого открывался вид на ровные ряды агавы, и остановились перевести дыхание. Точнее, казалось, что нуждалась в этом только я. Как и в первый раз, когда я видела Андреса поднимающимся по холму к Сан-Исидро, сейчас он был до ужаса спокоен – будто потратил столько же сил, сколько бы ему понадобилось, чтобы пройти на своих длинных ногах из одного конца гостиной в другой.

Ветер переменился, и голубое небо затянуло тучами. Я поплотнее натянула шаль на плечи и взглядом проследила, как расстилается, а затем уходит к далеким темным горам долина. По высоким золотым травинкам прошелестел ветер, и в его дыхании чувствовалась зима. Где-то вдалеке мальчик свистнул своей собаке, и вдвоем они последовали за стадом белоснежно-белых овец, пасущихся на дне долины.

– Вы когда-нибудь вернетесь?

Я повернулась к Андресу. Его руки свободно висели по бокам. Я заметила, что тыльные стороны его ладоней испещрены странными шрамами, но еще не спрашивала его об этом. Не стану и сейчас.

Он смотрел на меня с выражением, в котором я сразу же узнала маску – спокойствие, слишком выверенное, чтобы быть естественным.

– Не смотрите на меня так, – попросила я. – Скажите, что хотели.

Долгое мгновение был слышен лишь ветер. Он поднимался и перешептывался с травинками, передавая вершине холма тихие пересуды долины.

Я отвернулась от Андреса и устремила взгляд вдаль, на пастуха со стадом. Я сболтнула лишнего. Я не должна была оставаться с ним наедине. Не в таком состоянии, не полностью обнаженной. Не чувствуя в ребрах сладкую боль, источник которой – совсем не раны.

Он нежно коснулся моего запястья кончиками пальцев.

Я подняла взгляд, когда он взял мою руку в свою. Дыхание перехватило. Он поднес руку ко рту и прижался губами к моим костяшкам.

Теперь лицо выдавало все его эмоции: сведенные вместе брови и мрачная искренность в ореховых глазах, от которой замирало сердце.

Не уходи, читалось в его взгляде.

Пульс стучал в ушах. Поднявшийся ветер жалил щеки, пылающие румянцем, пока мы стояли, не отрывая взглядов друг от друга на протяжении многих ударов сердца, недвижимые, будто на картине.

Андрес молчал.

А как иначе? Слишком многое нужно было сказать. Дорога, на которой мы стояли, вела лишь к расставанию.

Где-то за горами раздался тихий раскат грома.

Андрес посмотрел на небо, и на его лице промелькнуло легкое раздражение.

Будто он был недоволен, что небеса прервали нас.

– Пойдет дождь? – прошептала я.

Он все еще держал мою руку у своих губ. Я почти чувствовала его нерешительность на своей коже. Конечно, пойдет дождь. В это время года они идут всегда. Но дождь означал бы, что нам придется вернуться, а вернуться значило…

– Не думаю. – Его дыхание опалило мои костяшки, и по телу пробежала дрожь.

Ветер потрепал мои юбки. На щеку упала одна холодная капля, а за ней другая.

– Лжец, – сказала я и отняла руку. Андрес отпустил ее, хотя выражение его лица осталось прежним.

Я отвернулась. Мне было невыносимо видеть это. Лучше попрощаться и скорее покончить с этим, чем оставаться с ним здесь. Лучше не думать о том, что он, возможно, так же одинок, как и я. Что, возможно, он ощущает натянутую между нами струну так же, как и я – будто она живое, дышащее существо. Легкая, как перышко, тоска, которая связывала нас, хотя и была хрупкой, как туман на рассвете. Возможно, он боялся, что с моим отъездом это чувство будет утеряно навсегда.

Но именно так и произойдет.

Именно так все и должно быть.

Я раз за разом убеждала себя в этом, пока переставляла ноги. Я шла впереди Андреса, чтобы не смотреть на него, и наполняла себя суровой решительностью. Так и должно быть. Одиночество было частью моей прежней жизни, и, возможно, станет частью будущей. Нас это не убьет.