Асьенда

– Querido, не сегодня, – прошептала я сдавленным голосом, но Родольфо продолжал целовать мою шею. Я представила, как у него вырастают клыки, длинные, не умещающиеся во рту клыки, похожие на иглы, и когти цвета плоти, и… – Родольфо. Нет.

Он слегка отстранился и посмотрел на меня сверху вниз. Если его намерением был взгляд, полный любви, то свет свечи разрушил это впечатление: тени подчеркнули его глазницы, углубив их, превратив в пустоту…

Я оттолкнула Родольфо.

Он нахмурился, сильнее сжав мое запястье. О нет. Ему нельзя злиться. Иначе он в любой момент обрушит на меня свою злость, и тогда…

– Сейчас то самое время месяца, – пробормотала я, прикрывая ложь натянутой улыбкой. Кровь пришла две недели назад. Раньше срока, к моему неудовольствию. Мама однажды сказала, что с ней такое случается во времена сильных волнений; и, если то, что приключилось со мной за последние недели, нельзя назвать волнениями, других слов я не подберу. – Это вызовет неудобства, понимаете?

Пожалуйста. Прошу. Я не знаю, кому молилась, но меня услышали.

Лицо Родольфо в мгновение преобразилось. Он нежно поцеловал меня в лоб и отпустил.

– Конечно.

Конечно, он не задавал вопросов. Мужчин не заботят женские тела, если только они не пользуются ими в свое удовольствие.

Но я не расслаблялась.

Даже когда готовилась ко сну и распускала все еще влажные волосы из узла, даже когда возилась с нижним бельем в комнатке, примыкающей к спальне, пытаясь хоть как-то подтвердить свою ложь. И даже когда вернулась в комнату и обнаружила, что Родольфо потушил все свечи и лег в постель.

Было слишком темно. Неестественная и чересчур густая, темнота вилась над кроватью. Мне нужен был копал. Я сделала шаг к трюмо, и половицы заскрипели под босыми ногами. Не могла же я…

– Оставьте, – процедил полусонный Родольфо. – Я не могу спать при свете.

Я застыла. Стоит ли мне попробовать зажечь копал или это только разозлит Родольфо? Копал был единственным средством защиты, что у меня остался.

– Идите в постель, – позвал он.

Ноги будто бы налились свинцом, пока я шла. Я скользнула под одеяло и легла на спину, замерев в одном положении.

Родольфо уснул сразу же. Медленно и ритмично поднимающаяся и опадающая грудь совсем не сочеталась с барабанящим у меня в ушах пульсом…

Я разглядывала деревянные стропила и в какой-то момент погрузилась в тревожный сон.

Воздух сгустился от дыма. Я была в столице, в отцовском доме – у себя дома. Красный свет прыгал и плясал вокруг меня диким ураганом, прорываясь сквозь темные завитки. Пламя охватило дом, и я была точно уверена – как случается только во снах, – что мама с папой внутри.

Что они в опасности.

Я попыталась позвать их, но дым душил меня, поглощая крики, и оборачивался вокруг горла своей когтистой лапой. Я рванула вперед, но ноги были слишком тяжелые. Как и голова. Я рухнула на пол и оказалась прижата к половицам. Пламя снизу проникало в щели, дым затуманивал зрение. Я должна была добраться до родителей. Должна. Но я не могла пошевелиться.

Где-то в доме хлопнула дверь.

Я резко проснулась. Уже находясь в доме в Сан-Исидро, я вдохнула чистого и свежего воздуха полной грудью. Здешний воздух потрескивал. Он был живой, наполненный энергией будто из другого мира, похожий на хворост, что вот-вот разгорится.

Хлопнула еще одна дверь. На этот раз ближе.

Сердце отозвалось ударом о ребра.

В доме никого не было. Только я и Родольфо, который ворочался во сне и бормотал что-то неразборчивое.

Бах.

Я умру в этом доме.

Меня захлестнуло осознанием. Тяжелым от боли, холодным и пророческим, будто его прошептал сам святой, осознанием.

Сан-Исидро станет моей могилой.

Но не сегодня.

Я сбросила с ног одеяла. Комната была черна, словно тень Дьявола. Я даже не видела своих рук, пока отчаянно тянулась за спичками. Два чирка, и вспыхнул свет. Я поднесла спичку к фитилю свечи: из зеркала на меня смотрело собственное отражение.

От лица отслаивалась желтая кожа, похожая на сухой пергамент. Как и у тела под лестницей, она натянулась слишком сильно и обнажила впадины под глазами и вереницу зубов, тянущуюся до ушей.

Я закрыла глаза. Это всего лишь видение, как и в ночь неудавшегося изгнания. Оно не причинит мне вреда.

Не причинит ведь?

Ана Луиза умерла, потому что ее сердце остановилось от страха. Андреса подхватило в воздухе и швырнуло о стену зеленой гостиной. Кровь не исчезла с его лица в капелле. Повреждения, нанесенные домом, не исчезали, подобно видениям, когда рассвет расчерчивал небо над крышей Сан-Исидро.

Смерть не рассеивалась, как ночной кошмар.

Я встала, подошла к двери и трясущимися руками взялась за ручку. Меня не волновало, проснется ли Родольфо.

Если я останусь, дом убьет меня.

Я открыла дверь и выскользнула.

Тьма тут же схватила меня: холодные руки принялись дергать волосы и рвать ночную сорочку. Под босыми ногами раздавалась барабанная дробь, она грохотала по полу и преследовала меня до самой лестницы. На плечи опустились невидимые руки – ледяные, тяжелые, как сама смерть, – и одним сильным движением столкнули меня с лестницы.