Асьенда

Мир закружился. Свеча вылетела. Вот так я умру? Я раскинула руки, чтобы остановиться, но холодные ладони давили с такой непоколебимой решимостью, что я продолжила падать.

Бедная донья Беатрис, упала с лестницы. Разбила голову. Расплескала кругом свои мозги. Бедная донья Беатрис, до чего ужасное происшествие…

Не сегодня.

В груди запылала ярость. Я свернулась в клубок, как если б меня скинула лошадь: колени к груди, локти прижаты, уши закрыты руками.

Я приземлилась и ударилась о плитку предплечьями, затем перекатилась. Холодный воздух ужалил сбитые локти. Я вскочила на ноги и, спотыкаясь, побежала к двери.

Беатрис, Беатрис…

Я дернула дверь с такой силой, что чуть не вывихнула руку. Дверь не поддалась. Но она была не заперта – я видела, – и все же не открывалась.

Холод окутал меня мокрым плащом, закрыл рот и нос и стал душить. Я вцепилась в дверную ручку. Дышать не получалось. Я сделала глубокий вдох и ничего не почувствовала; легкие горели, глаза пытались уловить что-то в темноте. Тьма задушит меня. Если я не начну бороться, то умру.

Только не так, подумала я.

Я собрала все силы и ударила кулаком по деревянной двери, чувствуя отчаяние. Слабые, бледные искры засияли в темнеющем взоре. Мне был нужен воздух. Сдавленная грудь рушилась под весом тьмы. Я снова ударила по двери. Сильнее. Злость полыхала во мне, как щепки, разгорающиеся все сильнее и поджигающие меня заново. Она удерживала меня здесь. Она пыталась убить меня.

Я не позволю ей этого сделать.

– Не сегодня, дрянь, – выдавила я, после чего взялась за ручку и дернула.

Дверь открылась. Я попятилась назад от ее тяжести и остановила себя, когда почувствовала, как легкие наполняются воздухом. В лицо ударил холодный ветер с дождем.

Ливень хлестал по двору, и звук ударов о землю напоминал бьющееся стекло.

Порыв ветра ударил в колокол капеллы. Пустой, одинокий звон пронесся по двору.

Я помчалась туда.

23 Андрес

Когда я проснулся, от огня остались лишь тлеющие угольки; в комнате было тихо. В сознании эхом прокатился звук хлопнувшей двери. Мне это приснилось? Дом отравой пробрался в мои кошмары?

Нет. Что-то случилось. Я коснулся ступнями пола, и из-под него ко мне потянулась сама земля, пробуждая затуманенный разум.

В капелле кто-то был.

Я почувствовал гул боли, как будто меня схватили за запястье, и последовал за ним. Свечи в капелле всегда оставались зажженными на ночь, чтобы жители знали, что могут найти тут пристанище в любой час.

Увидев, на кого падает свет, я застыл. Сперва мне показалось, будто передо мной дух Плакальщицы. Женщина в белом с черными волосами, закрывающими лицо. Спотыкаясь, она шла по проходу и неудержимо рыдала. С нее лилась вода, оставляющая след от самой двери.

Но я хорошо знал Плакальщицу. Сейчас была не ее пора, не ее час. И не ее место.

Это был не дух.

Беатрис.

Она протянула руку и ухватилась за край скамьи, едва не упав на нее всем телом.

Она вцепилась в скамью так крепко, что костяшки ее пальцев побелели; все ее тело сотрясали резкие хриплые вздохи. Она дышала отрывисто и неровно.

Мне нельзя было покидать дом. Это вспышка чувства совершенно неразумного, – конечно, я не мог остаться. Присутствие Родольфо бы этого не позволило. Но уходить было ошибкой.

Беатрис подняла голову, услышав, что я приближаюсь, – ее зеленые глаза раскрылись так широко, что я мог рассмотреть белки у радужек. В памяти тут же промелькнуло лицо Аны Луизы. Ее сердце остановилось от страха, веки поднялись и она навечно осталась в ужасе смотреть в пустоту.

– Беатрис. Тише, – проговорил я тихим голосом и преодолел последние несколько шагов до нее, выставив руки, будто хотел усмирить испуганную лошадь. – Ш-ш-ш.

Руки Беатрис ослабли. Я бросился ловить ее, пока она не рухнула на скамью. Она промокла до нитки, и ее била дрожь. Лицо ее побелело от страха. Я крепче сжал ее руки, чтобы успокоить.

– Ш-ш-ш.

Беатрис вскинула подбородок: ее скулу пересекал кровоточащий порез, глаза остекленели от застывших в них слез. Она следила за мной взглядом, жадно изучая, пытаясь понять, настоящий ли я, или это видение. Затем она осмотрела все вокруг; ее грудь вздымалась и опадала, подобно стаккато.

– Здесь так тихо. – Ее дыхание сбилось. – Так тихо.

Сердце сжалось в груди. Сколько раз я сбегал от грохочущей тьмы, когда был ребенком? Как часто подвергался пыткам голосов после захода солнца и потом искал утешения в тишине церкви?

– Здесь вы в безопасности, – сказал я.

Лицо Беатрис исказилось.

Весь мир замедлился. Меня охватила жажда, подобная приливу, возникла невыносимая потребность защитить женщину предо мной. Я притянул Беатрис к себе, и в то же мгновение она обхватила меня руками. Одно движение, идеальное, как в танце. Одно крепкое объятие. Ее руки обвили мою грудь, пальцы впились в спину. Влага с ее сорочки впитывалась в мою рубашку, согретую теплом наших тел. Я положил голову Беатрис себе на грудь и прижался подбородком к ее мокрым волосам.

От нее пахло дождем. От нее пахло страхом.