Асьенда

Но я не мог оставить ее в руках этой женщины. Некоторые тлачикеро хлестали своих ослов с большим милосердием, чем было у доньи Каталины. В этом доме Палома была в опасности.

– Я отведу тебя к матери, – сказал я ей. – Идем.

– Стоять, – приказала донья Каталина. Я двинулся к двери, но Палома осталась на месте.

Она опустила голову, руки ее были сложены по бокам. Донья Каталина схватила ее за плечо и оттолкнула от меня. Палома не сопротивлялась, хотя ее косы взлетели от силы толчка.

Гнев угас в одно мгновение, будто меня окатили ведром холодной воды. Я потерял самообладание и поддался ненависти к донье Каталине, и теперь из-за этого пострадает Палома.

– Вон из моего дома, – зашипела донья Каталина. – И молитесь, чтобы я не доложила падре Висенте о вашем визите. – Глядя мне прямо в лицо, она продолжила: – Мое слово против вашего, падре. Как думаете, кому он поверит?

Нет чувства более горького, чем беспомощность. Я смотрел на то, как стойко держится моя кузина, как опущена ее гордая голова. В горле засаднило.

Донья Каталина заметила эту заминку. Она почуяла мой страх, мои сомнения и сожаления, ведь виной страданиям Паломы был я. Она нашла самую уязвимую часть в моем теле и нанесла последний удар:

– Я изгоняю вас из Сан-Исидро, – холодно произнесла она. – Если я когда-либо узнаю, что вы были тут против моей воли, или услышу, что вы распространяли индейские суеверия, я сдам Палому Инквизиции.

Самодовольство в ее голосе поражало так, будто она и правда меня ударила.

– Иди, Андрес, – попросила Палома. – Просто уходи.

Ошеломленный, я отступил в темный сад за кухней, развернулся на пятках и пошел прочь. Я причинил Паломе боль и больше никак не смогу защитить ее. Не смогу исправить тот ущерб, что нанес.

Я пытался поступить как Тити, но потерпел неудачу. Я подверг Палому опасности. Я не помог Мариане. Я всех их подвел.

Накрапывающий дождь бил по моим горящим щекам, будто лед, и перемешивался со слезами ярости. Как раз в тот момент, когда я вышел из кухни, во дворе показалась фигура в капюшоне. Донья Хуана, дочь старого Солорсано, откинула капюшон своего плаща и хмуро посмотрела на меня сквозь дождь.

– Вильялобос? – спросила она с искренним удивлением. Услышав свою фамилию, я почувствовал сильную боль. Так дон Солорсано звал моего отца, когда тот работал на асьенде. Так обращались ко мне и к моим братьям. Мальчишка Вильялобос. Будто мы не представляли собой ничего, кроме напоминания, что рабочий-испанец обесчестил служанку с асьенды и женился на ней по приказу. Эта фамилия была свежим и болезненным шрамом, оставшимся от креолов, захвативших эту землю, – и в такие моменты мне хотелось содрать его со своего тела, как плоть, чтобы сжечь. – Что ты делаешь здесь в такой поздний час?

Я скорее почувствовал, чем увидел, как Хуана окинула меня оценивающим взглядом – от нахмуренных бровей до сжатых в кулаки рук.

Моя семья жила на этой земле дольше, чем Солорсано находились в Новой Испании. И быть изгнанным из собственного дома, получить запрет и не иметь возможности связаться с семьей…

Я прошел мимо Хуаны, оставив ее вопрос без ответа. У меня не было терпения ни для одного Солорсано. Не сегодня. Не тогда, когда ненависть разрывала мне ребра, пока я шел сквозь ночь.

Ненависть к Солорсано, к донье Каталине. К самому себе за то, что подверг Палому опасности.

Она не может находиться здесь. Не с этими чудовищами.

Я найду путь к ней, к этому месту – даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Ни один Солорсано не встанет у меня на пути. Горе превратило эту мысль в раскаленную молитву, отпечатавшуюся на моих костях обещанием.

Господь, помоги мне вернуться.

26 Беатрис

Настоящее время

Мы с Паломой ждали в кабинете у спальни, пока там находилось такое количество людей, какое эта комната не видывала до сегодняшнего дня: Падре Андрес, Хосе Мендоса и каудильо Викториано Роман – местный военный офицер, назначенный следить за порядком в районе Тулансинго. Он со своими людьми прибыл с удивительной быстротой, учитывая время, в которое за ними послали. Люди Романа сейчас обходили территорию в поисках преступников.

Мы послали и за врачом, но его не было в городе. Его супруга сообщила гонцу, что он находится в почти дне дороги отсюда, в асьенде Алькантарилья. Он уехал навестить беременную дочь землевладельца, подхватившую лихорадку, и вернется, как только сможет.

Палома стояла в дверном проеме. По ее настоянию я переоделась в подобающую одежду, но волосы оставила нетронутыми. Я не надела ни чулок, ни туфель, и теперь ступни, покрытые растрескавшейся грязью со двора, пачкали ковер.

– Донья Солорсано, – Роман позвал меня из спальни.

Я испуганно подняла голову. Палома озабоченно нахмурила брови и прошептала:

– Они вас зовут.

Я знала. И все же застыла в нерешительности. Я не хотела проходить сквозь дверь, ведущую в спальню, но так было нужно.

Я проглотила ужас, стоящий в горле, и шагнула в комнату.