Асфальт и тени

Вениамин Алексеевич, как и тысячи его единоверцев, свято исповедовал незыблемость такого понятия, как обойма или, по-старому, по-обкомовски — номенклатура. Считалось, что, однажды попав туда, человек переходил в новое качество, если ответственно относился к своей карьере, не переступал обусловленные рамки, дружил с кем положено и против кого положено, особенно не высовывался, а достигнув командных высот, приобретал бесценный опыт имитатора кипучей деятельности, и тогда ему светила бронза непотопляемого броненосца.

Много чего поменялось в стране, но закон обоймы, потрепанный первой волной больных демократией идеалистов, быстро восстановил свое действие на всей территории страны, да еще и весьма удачно приспособился к рыночным отношениям. К примеру, многие министерства и ведомства превратились в семейные, родственные и дружеские заведения, обросшие плотной паутиной карманных фирм и конторок. Двигатель прогресса — доллар занял почетное место в душах служивого люда. Ну и, конечно же, все это прикрывалось высшими государственными интересами. Вот почему Вениамин Алексеевич в тревогах и надеждах ехал на дачу: знал все заповеди обоймы и понимал толк в «рокировочках». Именно ее величество Дача сделалась основным действующим лицом нашей новейшей истории.

Ворота бесшумно распахнулись, и на площадке справа от дома Вениамин увидел с полдесятка машин со спецномерами. Большинство их хозяев он знал лично. Тоскливо заныло сердце: «Уж не тендер ли решил устроить, с него, циника, станется!»

Торопливо поднявшись на крыльцо, он чуть не столкнулся с главным редактором одной из популярных газет.

— Алексеич, — по-приятельски хлопнул его по плечу журналист, — мои поздравления, не могу говорить, лечу в редакцию, номер остановил, не обессудь. Все там, — махнул он рукой в глубь дома.

Сбор, как всегда, проходил в большой гостиной. Было накурено, на низких столиках стояли бутылки с выпивкой и легкие закуски. У большого, почти во всю стену окна в белой рубашке без галстука возбужденно метался Армагедоныч:

— Ну вот, наконец, и именинник! — всплеснул он руками.

Все сразу загалдели, потянулись с поцелуями и рукопожатиями. Вениамин, еще не понимая, что к чему, но повинуясь годами выработанному рефлексу, приосанился, напуская на себя слегка надменное, глуповатое выражение лица, однако, боясь переиграть, поспешил вырваться из ритуальных объятий и, представ пред Армоцким, подавленно выдохнул:

— Что?

— Слышите, он еще спрашивает: «Что?» Нет уж, милок, мы тебя, пожалуй, и потанцевать за такую новость заставим и песенки всякие похабные попеть…

— Да попою я, потанцую, ты только не томи, до инфаркта доведешь…

— Михаил Львович, голубчик, — проявляя чиновничью солидарность, почти разом взмолились присутствующие, — объяви ты ему высшую милость!

— Мягкотелые вы, господа, а ведь без куража да хорошенького пропердона товарищеская помощь забывается ой как быстро. Да воля ваша.

— Слушайте все! — рявкнул громоподобным голосом уже изрядно подпивший генерал. — Батька говорить будет!

— Спасибо, голубчик. Так вот, уважаемый Вениамин Алексеевич, мною, запомни это, мною исхлопотан тебе пост наместника в Ермецком округе, соответствующие бумаги подписаны. В понедельник об этом узнает широкая общественность.

Кровь бросилась в голову Вениамину, наливающимися злостью глазами он обвел восторженно хлопающую публику.

— Что же это вы так, некрасиво, — кривя тонкие губы в гадливой ухмылке, бросил он в пространство, — моей ссылке радуетесь?! Не по-товарищески это, господа!

— Какая ссылка?! Ты что, совсем рехнулся после того, как из министерства вышибли?! — закудахтал Армагедоныч. Резко остановившись, он зло зашептал ему в лицо: — Ну ты и придурок! Я это подозревал, но не думал, что до такой степени! Одноклеточный генерал и тот просек с пол-оборота. — Отпрянув от сконфуженного Вениамина, он громко обратился к собравшимся:

— Через Ермецк в свое время цвет нации прошел, так что путем вождей идешь, товарищ! Прошу всех к столу. Доброе дело сделали. Умному, проверенному человеку государство вручает свою кладовую и кузницу.

Постепенно до Вениамина Алексеевича стал доходить истинный смысл его назначения, предсказанного во сне. Действительно, он полный кретин, раз сразу не врубился в гениальность замысла Армагедоныча и не оценил колоссальную выгоду своего нового положения. Какое на хрен министерство могло сравниться с теми перспективами, что давала ему власть наместника!

Перед его внутренним взором промелькнули исторические примеры неограниченной власти наместников в Сибири, на Кавказе и в Средней Азии. Да, счастье и богатство сами шли ему в руки, да какое там шли! Их принес и положил к его неблагодарным ногам всесильный Михаил Львович.

Вениамин завертел головой. Благодетель стоял у окна и говорил по мобильному телефону. Прервав извиняющейся улыбкой губернатора, что-то твердившего про полагающийся ему персональный самолет, он бросился к Армоцкому.

— Армагедоныч, прости меня великодушно, это подлый врожденный гонор во мне возопил! Да я тебе готов руки целовать, ты же меня знаешь, все сделаю как надо!