Ашт. Призыв к Жатве

Хозяйка очень уж по сыну своему скучает, его год как нет, слышала, в Академии Торговой Гильдии, что на соседней луне. Сьерре-Бргастрауте, язык сломаешь.

А я не то что заместо дочки ей, но заместо куклы точно.

Нечасто, но балует меня подарками — то щетку для волос, то зеркальце, то новое покрывало, подарит. Но такого роскошного еще не было.

В свертке оказались две сорочки: одна голубая, другая розовая, с бантиками, лентами, кружевами. Белоснежный, в кувшинках, халатик. И, стыдно о таком писать, но ведь дневнику можно, два комплекта белья. Кружевные трусики, такие тонкие, что страшно прикоснуться. А лифчики мне большеваты. И розовые пушистые тапочки.

Понятно, что для дома у меня удобные кожаные туфли, но ведь в моей комнате могу ходить, как хочу? А хочу во всем этом великолепии, решено!

Никогда не была так счастлива, как в доме Полстейн!

* * *

Счастлива… Да, была.

До недавнего времени.

Мою беду зовут Жоржи.

Точнее, Жорж. Какой он мне, черная дыра меня раздери, «Жоржи»?

Это сын хозяев, он вернулся с учебы, из Академии Торговли. Той, что на соседней луне.

Хотя у меня создалось впечатление, что «Жоржи» никуда и не уезжал: так часто слышала этот год его имя. Жоржи то, Жоржи се, Жоржи смелый, Жоржи красивый, Жоржи умный, Жоржи думает дом построить, Жоржи…

Портретами «Жоржи» увешан если не весь дом, то спальня и будуар хозяйки, точно.

Я нисколько не задумывалась, как моя жизнь изменится с приездом этого самого «Жоржи», я была слишком занята работой по дому днем и книгами, тетрадью, ручкой, стилизованной под гусиное перо — ночью.

Слишком счастлива.

Оказалось, зря.

Я не чувствовала приближения беды, я в первый раз была счастлива и спокойна. Страх, что сбрасывает с кровати ночью, сжимает грудь ледяными тисками днем, давно стал частью меня самой, но впервые. А зря. Мне следовало заранее позаботиться о пути отступления.

Но я как насекомое, ведущее беззаботную вольготную жизнь в стихотворении некого мистера Крылова.

Итак, «Жоржи».

Неделю назад весь дом ждал его приезда из Академии.

Дом, собственноручно выдраенный мной, благоухает как клумба после дождя: он украшен цветами и нарядными лентами так, что с виду похож праздничный торт.

Миссис Полстейн собственноручно помогала украшать дом и комнату сына. Под ее руководством все ходим нервные и взбудораженные, даже дамы из цветочного агентства.

Мистер Полстейн хмурился, когда портрет Жоржи в полный рост въехал в гостиную, по-хозяйски взгромоздился на комод, в ужас какой нарядной рамке, покрытой красным лаком, и пафосно задрал нос в окружении самых дорогих цветов — аломейских кувшинок, у меня такие на халатике вышиты.

Хозяин на такое самоуправство поморщился, и даже обронил что-то вроде — не заслужил пока таких почестей маленький сук, или как-то по-другому, я не запомнила, они с миссис Полстейн говорили на галалингве, не думали, что поселенская девчонка знает межгалактический язык с детства.

Миссис Полстейн ответила ему таким тихим и нежным тоном, что хозяин только больше нахмурился, но ничего не сказал. А у меня возникло впечатление, что говорила хозяйка с портретом, не с хозяином.

Жоржи должен был приехать утром, рейсовый корабль с Мирсы (это одна из планет нашей системы, она по дороге на Сьерру-Бргастрауту заезжает) прибывает в шесть утра, от космодрома до Йор два часа ехать.

Но не приехал. Ни утром, ни днем, ни вечером.

В одиннадцать изрядно перенервничавшая хозяйка разрешила-таки нам с миссис Эштон идти спать.

Но все-таки в тот день, вернее, ночь, я увидела «Жоржи».

То есть сначала услышала пьяную ругань, женский визг, пьяное хихиканье. Даже решила сквозь сон, что я в доме Кэтти, и так сильно при этом испугалась, что вскочила ошпаренной курицей.

Сижу, сердце колотится, как сумасшедшее, а сообразить ничего не могу. Внизу крики, очень на скандал похожие.

Причем кричит мистер Полстейн, и ругается так, что пьяным поселенцам далеко, голос злой, таким хозяина вовсе не помню. Голос миссис Полстейн непривычно мягкий, тоже такой ее не видела. Она как будто даже плачет, и просит всех успокоиться. Привычным ледяным равнодушием и не пахнет.

В унисон с их голосами раздается издевательский смех и пьяное женское хихиканье. Вперемешку с икотой почему-то.

А потом совершенно неожиданное:

— Раки! Раки, где ты, девочка?! Срочно, капли, мои капли, срочно!!

Я, как была, даже волосы заплести не успела, в розовой ночной рубашке, на нее только халатик в красивых алых, с голубым лилиях успела накинуть, помчалась, как говорят в Какилее, с места в карьер. Чуть ступеньки носом не пересчитала.

Потому что за последний месяц выучила — капли — это серьезно.

Миссис Полстейн заболела, правда, чем — непонятно.

По мне так, нервы это все, очень уж хозяйка «Жоржи» своего ждала, ну да я не лекарь.

Но несколько раз по ночам я прямо к ней в спальню бегала с этими самыми каплями, а то нельзя. Опасность какая-то. Не знаю, думала, бессонница. Ну и от безделья мается человек. Но имеет право вполне, в своем-то доме.

— За капли мои ты отвечаешь, — сказала хозяйка, — Эльза пока доковыляет…

И ведь не поспоришь.