Ася (СИ)

Плохо без неё? Мальчишка на моих глазах становится серьёзным и сводит вместе над нежной переносицей светленькие бровки, формируя возрастной залом.

— Завтра навестим, — отклоняюсь и, прижав подбородок к груди, цепляю пальцами рубашечные петли, освобождая пуговицы. — Отец твой потом провонял, барбос, — лениво поднимаю руку и, скривившись, принюхиваюсь к парующей подмышке. — Пора кому-то в душ?

Сын морщится и бьёт ногами.

— Спокойно-спокойно, милый друг. Это несмертельно. Это мужской дух. Подрастешь — узнаешь. Только… — стягиваю с плеч рубашку, — не спеши с этим. Побудь пузатым малышом и…

Мой телефон молчит! Я застываю взглядом на чёрном гаджете, лежащем возле свесившейся ручки Тимофея. Канал потух, онемел и растерял одного важного подписчика.

«Ася, привет! Как твои дела? Сын передает тебе привет, наш синий лён. Жена, у нас всё хорошо, но он» — я останавливаюсь именно на этом слове, обдумав предложение, сухое местоимение убираю и снова набираю — «но мы скучаем! Цыплёнок, всё будет хорошо» — добавляю ответственный за нежность смайл и отсылаю сообщение.

Прочти, прочти, прочти… Почти маниакально и беззвучно заклинаю! Нет, увы. Спит? Не видит? Игнорирует? Возможно, просто разрядился телефон?

«А если?» — «Нет, нет, нет! Этого не может быть».

Чёртово неведение, впрочем, как и томительное ожидание, ощутимо угнетает. Раскачиваю люльку, сжимая крепко в пальцах пластиковую ручку. Одновременно с этим набираю телефонный номер, который мне оставил тот мудрый доктор.

— Добрый вечер, это Красов, — спокойно, стараясь сохранять терпение и выдержку, представляюсь после резкого ответа «Да!» от вызываемого абонента. — Я хотел бы узнать о состоянии жены.

— Она отдыхает, Константин. Был небольшой кризис, но все разрешилось.

Кризис? Что это значит? Что он имеет в виду?

— Пациентка разволновалась, когда обнаружила себя в палате. Сознание потихоньку возвращается к ней и поведение становится все более неконтролируемым. Ей предложили успокоительное — она не отказалась, поэтому…

— Я заеду завтра утром! — торможу напротив двери в нашу спальню.

— Часы приема посетителей в стационаре с одиннадцати утра. Без исключений. Мне очень жаль. Ей предложат легкий завтрак и проведут необходимые процедуры.

Плевать! Но к сведению, естественно, приму.

— У вас есть отдельные палаты?

— Да.

— Я переведу жену в бокс. Так же они называются? — ставлю переноску на кровать.

— Хорошо. Это Ваше право.

— Я заплачу, — потому как знаю, что такие услуги точно не включены в наш медицинский полис, — за этим дела не станет.

— Место выберете самостоятельно?

— Положусь на Вас.

— Без проблем. Прошу прощения, но… — похоже, кое-кто спешит повесить трубку.

— Вы не могли бы ей на словах кое-что передать? — шепчу, рассматривая пустую комнату сквозь ресницы.

— Конечно. Слушаю Вас, — он громко выдыхает.

Не чахни, дядя. Недолго задержу тебя.

— Тима обнимает свою мамочку, а я целую жену. Пожалуйста, — прошу и сильно дергаю губами.

«Черт!» — только это слово вращается бесконечным повтором в голове. Доктор обещает, подтверждает и моментально сбрасывает вызов.

Оставив сына в безопасном месте и взяв рацию, захожу в ванную комнату, в которой осталось все в том же состоянии, которое здесь красовалось поздно вечером вчера. Её огромная массажная расчёска — делаю себе пометку о том, что эту вещь необходимо взять с собой и об этом не забыть с утра, широкая резинка для волос, слегка потрепанная ночная сорочка, носовой платок, замусоленная тряпка, которой она пыталась «всё убрать», розовый халатик, таблетки с отметкой дротаверина гидрохлорид, постиранные трусики на полотенцесушителе, к которым я прислоняюсь вспотевшим лбом…

«Восстановление будет постепенным. Вы должны понимать, что это не одного дня дело. Операция не сложная, но все-таки ургентная и полостная, поэтому придется делать перевязки и следить за швами. Обрабатывать и не допускать загнивания. Уверен, что к выписке мы не успеем со всем этим разобраться. Слишком малый срок, стежки просто не успеют рассосаться, поэтому…» — я полагал, что кетгут давненько канул в Лету, а подзабытое название служит лишь напоминанием об ушедшем безвозвратно вчерашнем дне, но, похоже, я ошибся, потому как специалист настаивает на том, что шовный материал из кишок крупного рогатого скота по-прежнему стягивает человеческие слои и не дает пойти по швам. — «Константин, Вы меня слушаете?».

«Да!».

«О чем Вы думаете?» — он тронул мой как будто дребезжащий локоть. — «Вам плохо?».

Голова тогда болела и не давала трезво соображать.

«Как ей сказать?» — заикался и мычал.

«Сразу!» — сказал и как отрезал.

Сразу, сразу… А что я должен ей собрать? Разгуливаю из угла в угол, просунув большие пальцы за пояс обмотанного вокруг бедер полотенца.

— Тима, — не глядя, к сыну обращаюсь, — как считаешь, мама не будет возражать, если мы с тобой похозяйничаем в ее шкатулках? М? — остановившись резко, поворачиваюсь к следящему за мной сынишке. — Ты ведь в курсе, где у неё все лежит. Подскажешь?

Судя по всему, наш Тимофей нехило так недоумевает!