Асимметрия

Как ни прискорбны были дни слабости, с прогулками я старался не завязывать. В выходные гулял до магазина и обратно, остальное время отлёживался, слушая радиоспектакли настроенного на театральную волну приёмника. Время от времени пролистывал взад-вперёд сборник шахматных задач Иващенко. Думать о комбинациях не получалось, и потрёпанный учебник всё время уносило потоком выкованного бытия на подоконник или под подушку. К вечеру наваливалась дикая апатия: мир казался мне удручающе одномерным, воображение в красках рисовало замшелый могильный камень в листьях плюща, под которыми едва угадывалась полустёртая от безвременья надпись: «Для моих несбывшихся надежд». Когда окончательно терял вкус к тонким страданиям, забывался тяжёлым дурным сном. Под вой ветра за окном мне снился гудящий в боровах огонь. Ало-бурые языки налитого энергией и силой пламени норовили вырваться наружу. Сон неизменно выводил в декорации погибающей в огне артели, где Сулагубов со шрамом на лице, точь-в-точь, как на старой пожелтевшей фотографии, отчаянно боролся за музейные реликты. Будто сошедшая с чаши Олимпийского огня, пламенеющая канонада расплёскивалась вокруг, неукротимая и неуёмная, пожирала людей, предметы, саму канву дурного кошмара, я просыпался в поту. Руки и лицо горели, по-прежнему ощущался жар выжженного пепелища. Потом меня знобило. Я пытался согреться одеяльным синтепоном, но безуспешно. Вспоминал о баночке консервированной ягоды, закутанной в тряпицу и выданной мне перед дорогой. Все мамы обожают малышню лечить малиной. Это у них, что ли, сидит на генном уровне, на уровне базовых инстинктов. При простуде и ангине я неизменно получал сладкое питьё: чай с малиной. Вместе с отваром чайного листа на ухо мне нашёптывалась охранительная молитва. Ягодный наговор работал безотказно – не позднее следующего дня болезнь отступала. С этими воспоминаниями и заветной банкой я подымался с кровати и волочился на четвёртый за кипятком. В эмалированной, обжигающей пальцы кружке распускал малину, перетёртую с сахаром. Залпом пил тошнотворно-сладкую бурду и плёлся обратно в комнату. Без нужных маминых нашёптываний от малины было мало проку. Организм сопротивлялся сколько мог, но холодные промозглые ночи доканывали и уедали всё сильнее.

Разлад измученного болезнью организма вошёл в стадию кульминации во вторник, а накануне, как это обычно бывает, симптоматика ослабла и наступило обманчивое облегчение. Как только утвердился в мысли, что иду на поправку, моя иммунная система выкинула фортель – температура подпрыгнула до 38 с половиной. Я всё же потелепался на службу, наивно предполагая болезнь пересидеть. Новая метрика времени и пространства окутала мой рассудок. Помещение музея искажалось и вытягивалось по дуге в сотни миллиардов парсеков необъятного межзвёздного пространства, минуты и часы размазались тягучим мёдом на целую эпоху, куда можно было бы вместить всю историю человечества от рождения до наших дней.

Сам не помню, как досидел до четырёх, без обеда – есть совершенно не хотелось. В голове развлекались и блудили электрические смерчи. В лёгком беспамятстве набрал номер дежурного и слабеющим голосом попросил соединить с командиром части. Как и положено начальству, Искандер жалкие увещевания подчинённого пропустил мимо ушей, но не возражал против «укороченного» дня в музее, было похоже, подполковник куда-то спешил: он бросил трубку, не успев договорить. Слабость гуляла волнами по телу, лениво было даже двигаться, поэтому я решил не делать крюк до дежурки, а захватить ключи с собой.

Сохраняя монашеское безразличие к окружающей меня действительности, я по-настоящему радовался только одному: натруженному гудению лифта в фойе общаги. Его запустили утром после трёхдневного простоя и кажется к вечеру он ещё не успел сломаться. Досадное нежданность поджидала у дверей комнаты – ключ категорически отказывался укладываться в личинку замка, словно ему что-то мешало изнутри. Желание принайтовать себя к кровати откладывалось на неопределённый срок. Я подёргал ручку. Безрезультатно: дверь была закрыта изнутри. Вихревая энергия мигрени усилилась, я зло пнул ногой дверной косяк, и это возымело действие. По ту сторону послышался шум, приглушённый голос. Дважды щёлкнул проворачиваемый в замке ключ и в коридоре показалась взлохмаченная голова Синоптика.

– О! Привет! – сказал он и стрельнул глазами на электронное табло часов напротив. – Ты что-то рановато.

– Мы, кажется, о встрече не договаривались! – ответил я вместо приветствия. – Пропустишь или как?

– Сосед, некстати ты подался в самоходку…

Я подтянул рюкзак, нервно уминая в вспотевшую ладонь широкую заплечную лямку.

– Ты не один? – озарила меня догадка. – Там кто? Тата? Вы что, помирились?