Асистолия

Все же он вскочил, начал энергично собираться, как человек, который на что-то решился. И за час до времени, которое опередил, очутился на Ярославском вокзале, в сутолоке у пригородных касс, ничего не узнавая, не понимая — там, где сразу же потерялся… И конечно, понял тут же, какой это было ошибкой: в это время, в этом месте с кем-то встречаться, кого-то ждать… Встречались ведь до этого в метро — подумал, здесь, на “Комсомольской”, набитой битком, запутаешься на каждом шагу в этих трех вокзалах. А вспомнилось — свободный, в легких солнечных пустотах, зал, где они, студенты, покупают маленькие билетики в недальнее странствие. Но это было летом. Когда, наверное, с утра пораньше, в будни, только солнышко и каталось по Московской области в электричках — а теперь, сбившись у касс, никак не мог растащить себя какой-то угрюмый и тяжелый пассажирский народ. Казалось, что все в очередях пытались успеть на одну и ту же, до отправления которой остаются считаные минуты, но стояли, народ не убывал, будто минуты отсчитывали часы с циферблатом без стрелок. На выходе тоже толпились — боялись дождя; собирались и молчали — стояли, ждали. Он один, застряв в центре зала, нес свое дежурство, и обступали его со всех сторон, как препятствие, то есть почти как труп. Зал был одет стеклом — и поэтому похож на аквариум, но все мокло и плыло именно по ту сторону, где у вокзала мелькали, как пятна, люди, будто бы в уже размытой дали. И ему вдруг почудилось, что больше нечего ждать. Назначил самому себе свидание с самим собой. Он остался один, потерявшись, давно никого не дождался, они не встретились, как могло быть, даже если бы она пришла — и, не найдя его здесь, ушла… Разве что еще осталось время, ненужное. Он сам, никому не нужный, даже себе. Бесполезные деньги на ненужные билеты. Да и куда в такую погоду, в какой Загорск — это было понятно с самого начала… Куда вообще, идти куда, если некуда — и льет, льет этот дождь… Почему-то он даже не думал об этом: куда же пойти, если встретятся… Загорск отменялся, да и все отменялось. А что же, что же… Ну, и что. Здравствуй, вокзал! Можно в электричку и куда подальше, чтобы куда-нибудь в такой же задолбанный городишко, на краю, в любой, и ехать, ехать в тепле, с людьми — а потом обратно, в Москву, с людьми, в тепле, домой… Никогда не катался на электричках. Наверное, романтично могло бы получиться, еще один фокус: круиз на электричке… На этой мысли он забыл, зачем вообще об этом думал… Он встал в очередь, чтобы хоть что-то сделать. Потом, когда прибило к этому окошку и нужно было что-то очень быстро решить, назвал станцию: Загорск… Он сделал это, думая, что посмеялся… Два билета… Туда и обратно… Как если бы в никуда и обратно отправились с этими билетами никто и ничто…

Но она пришла, появилась. Ее переполняло непонятное ему счастье. Так бывают счастливы провожающие, успев к поезду, когда им почему-то кажется, что успели встретиться, — а не к расставанию. Утренняя ясность, свежесть во всем — в летящих движениях, легкости, похожей на беззаботность. Казалось, она просто не заметила или даже не осознала, что с утра лил дождь, дул сильный ветер. Или там, откуда она спустилась на землю, было вечное лето. Но в руках зонтик — как и у него, будто бы так и договорились узнать друг друга при встрече.

“Едем?” — улыбнулась, вот и все.

Он столько времени не видел ее, столько времени — а это прозвучало почти как соседское “здрасьте”… Будто были все это время где-то очень близко, в сущности, жили рядом.

“Куда же…” — хотел сказать про дождь и ветер, все это ненастье.

“Куда ты хотел. По-моему, в Загорск?”.

Он почувствовал что-то еще, но не понимал, что это было: что же она ему сказала, отчего он вздрогнул, будто и коснулась рукой… Ты, ты… Она сказала ему: “Куда ты хотел…”. И в этом почудилась ему нежность, доверие самого родного прикосновения…

Пучились паруса зонтов, под ними исчезали человечки.

Шли как по воде… Зонты — его и ее. Раскрылись, спрятали внутри.

Перроны — пристани.

Электрички — корабли.

Рельсы — шпалы — волны — пути — реки.

Можно подумать, знакомятся. Деликатность, щепетильность, тонкость. Они сидят напротив друг друга, в тесноте с другими. Зонтики в руках, вымокшие, похожие на тряпки, больше ничего.