Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая: Критический обзор важнейшей литературы вопроса

Однако, как ни важно значение, которое придавалось чувству «стыда» в патристической аскетической письменности, все же это чувство никогда не полагалось в основу аскетизма христианского, не рассматривалось в качестве его исходного момента и характерного, специфического, основного движущего мотива. Этот принцип и не мог выразить собой специфических особенностей христианского подвижничества, как такой жизнедеятельности, которая проистекает вполне и всецело из настроения самопреданной любви к Богу и осуществляется в целях достижения непосредственного богообщения. Вот почему, хотя чувство «стыда» и выступает в патристическом истолковании аскетизма, но лишь в качестве второстепенного, подчиненного момента, а не в смысле основного, исходного и источного начала. И это тем более, что «стыд» не составляет необходимой принадлежности нормальной природы человека. «Человек облечен стыдом за свое падение», [2089] — следовательно, только после него и вследствие его. Равным образом, и достижение совершенства «любви» сопровождается отсутствием «стыда». [2090]

Если мы обратимся к истории аскетических проявлений в роде человеческом, насколько они нам известны и понятны со стороны своих глубочайших, сокровенных оснований, то и в ней мы едва-ли увидим подтверждение тезиса Соловьева о том, что в основе этих проявлений лежало чувство «стыда», притом имеющее своим главным объектом обнаружения физической, «животной» природы. Наиболее серьезный и обстоятельный исследователь «Истории аскетизма» Zöckler возникновение, сущность и особенности «аскетизма», как явления общечеловеческого, поставляет в тесную связь с внушениями «совести», которая приводит человека к сознанию ненормальности его отношений к Богу, и причину этого указывает в том, что человек согрешил и удалился от Бога, разгневал Его. Стремление загладить свою вину и возвратить нормальное отношение к Богу и лежало в основе всех, наиболее важных, существенных и характерных аскетических проявлений. [2091]

В самом деле, факт тесной внутренней связи «аскетизма» именно с религией, его религиозная основа едва ли может быть оспариваема. В высшей степени интересно и знаменательно, что и у Ап. Павла в том единственном месте, где наш термин употребляется explicite, «аскетизм» поставляется в тесную связь именно с «совестью»: в качестве цели его указывается именно стремление достигнуть состояния «непорочной совести» «перед Богом и людьми». [2092] Таким образом, внутренней силой, приводящей к «аскетизму», по учению Апостола, является собственно «совесть», — та сила, которая определяет его нормальные отношения к Богу и людям, — «аскетизм стремится к тому, чтобы эти отношения были безупречны», чтобы человек «всей доброй совестью жил перед Богом», [2093] или, по выражению другого Апостола, чтобы «сердце» — это внутреннее святилище человека — «его не осуждало». [2094]

Таким образом, тот момент «аскетизма», который у Соловьева является наиболее важным и самым характерным, — отношение к физической стороне человека, — у Апостола даже не указывается. Это, конечно, не означает того, чтобы названный момент совсем не имел места в объеме понятия «аскетизма», как он мыслился и представлялся у Апостола. Однако, из этого все же следует, что названный момент в христианском «аскетизме» не должен иметь значения самостоятельного, первостепенного и независимого, — ему, напротив, принадлежит место второстепенное, подчиненное и зависимое. Главной же целью и существенной основой, этого «аскетизма» являются именно правильные, достойные человека отношения к Богу и людям, — самоотверженная любовь к ним. Конечно, в понятие этого «самоотвержения» входит и соответствующее, целесообразное отношение к телу, его потребностям и влечениям, однако существо дела не позволяет ставить во «главу угла» то́, что́ должно занять, на самом деле, несравненно более скромное место.

Особенно определенно о значении «совести» в процессе аскетического религиозно-нравственного совершенства говорит Авва Дорофей.

По словам этого подвижника, «совесть» (ἡ συνείδησις) «всегда сопротивляется злой нашей воле и напоминает нам, что мы должны делать, но не делаем; равным образом, чего не должны делать, и делаем, и за это она обличает нас». [2095] «Совесть обличает и в добре и в зле, и показывает нам, что́ делать и чего не делать; она же осудит нас и в будущем веке». [2096] В частности, именно «совесть» помогает человеку установить и сохранять должные отношение «к Богу» (πρὸς τὸν Θεόν), «к ближнему» (πρὸς τὸν πλησίον) и «к вещам» (πρός τὰς ὕλας). В последнем отношении, напр., случается, что иной может удовлетворить свои потребности малым количеством какой либо овощи, — или чичевицей, или немногими маслинами, а он не хочет этого, но ищет другой пищи, более вкусной и нежной, — это все против совести (ταῦτα πάντα παρὰ σονείδησίν ἐστιν). [2097] Отцы говорят, что монах никогда не должен допускать, чтобы совесть обличала его в какой-либо вещи. [2098]