Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Переходим теперь к тому отделу, который разъясняет «отношение реформаторов к аскетизму и монашеству». – «Человек-христианин есть свободный господин всех вещей и никому не подчинен» – «Человек-христианин – услужливый раб и подчинен каждому». В этих двух тезисах Лютер описал, комментирует Zöckler, антиаскетическое, однако же не своевольное, а, связанное царским законом любви поведение евангельского христианина. Не подчиняясь внешним аскетическим положениям, не стремясь к фальшивому (надземному, ангельскому) жизненному идеалу, не смотря на это, шествует, однако, евангельский христианин по стопам своего Господа. Он добровольно принимает на себя ежедневный крест, который на него возлагает Господь, ради ближнего он переносит всякую тяжесть и труд, но бесполезного произвольного страдания он остается чужд, отвергая его сознательно и принципиально бесповоротно. Он не знает никакого мечтательного бегства из мiра, оставление обязанностей земного призвания, никакого преимущественного аскетического состояния, которое на одну или нисколько ступеней было бы ближе к небу, чем обычное мiрское состояние. [1822]

Взгляд реформатских обществ, их теоретическое отношение к трактуемому теперь вопросу существенно не различается от изложенного вкратце лютеранского воззрения, принципиально, в основных положениях, вполне совпадая с ним. [1823] Поэтому трактовать о нем в отдельности нет никакой нужды: достаточно определить отношение нашей точки зрения к одному лютеранству.

Приведенные два изречения Лютера, действительно, очень характерны. Они наводят на мысль, что Лютер как бы совсем не признает важности и значения внешних условий и ограничений в деле нравственного усовершенствования христианина. Первый тезис Лютера, очевидно, имеет в виду учение Св. Ап. Павла о христианской свободе и главным образом – его изречение: «все мне позволительно»... (1 Кор 6:12); однако, это изречение нельзя вырывать из контекста, а в таком случае и абсолютизма категорического утверждения протестантов находит в писании Ап. Павла не защиту, а существенное ограничение: «все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (ibid).

Лютеранство отрицает принципиальную необходимость и существенную важность коренной переработки христианином своей психофизической природы. А это обстоятельство, в свою очередь, объясняется специфическими особенностями лютеранского учения о спасении человека: явившись в виде реакции католическому юридизму, оно само не избежало его, а лишь ударилось из одной крайности в другую, ей диаметрально противоположную.

Таким характером учение лютеранства об усвоении каждым отдельно человеком спасения, совершенного Иисусом Христом, вполне объясняется и его отрицательное, теоретическое и практическое, отношение, в частности, и к аскетизму. Иного отношения к этому последнему, действительно, и не могло быть при указанной принципиальной точке зрение.

Уже из приведенных кратких, но очень характерных, тезисов Лютера, видно, что осуществления принципа христианской любви признается вполне возможным без предварительной переработки психофизической природы христианина. Протестантство допускает и провозглашает, таким образом, переход христианина из состояния глубочайшего падения, религиозно-нравственной невозрожденности в область чистой и возвышенной, самоотверженно-терпеливой любви к Богу и ближним. Свободно-нравственный характер возрождения и освещения христианина, необходимость субъективного в нем участия самого человека, сочетание благодати с его собственными напряженными усилиями и трудами и – отсюда – процессуальный характер совершения каждым отдельным человеком своего спасения, – черты, на которых с особой силой настаивает православие (см. 1-ю главу нашего сочинения), упускаются из виду и даже совершенно отрицаются в лютеранстве. А отсюда уже с логической принудительностью является исчезновение из доктрины и жизни лютеранства посредствующей, так сказать, ступени между двумя крайними состояниями человека – греховной невозрожденности, – с одной стороны, и христианской святости, с другой, отрицание всех средств и методов, с помощью которых постепенно достигается нравственное совершенство человека, – короче – отрицание аскетизма. Эти мысли выражаются Zöckler’oм в другом месте очень резко. По его словам, евангелический христианин совершенно не нуждается для своей этики в том, что называется аскетизмом. Для обозначения дел самоотверженной любви и христианской ревности о спасении которых, во всяком случае, требует и протестантская этика, существует лучшее название, чем «аскетизм», «аскетическое». Нет никакого различия между высшим и низшим упражнением в христианской добродетели, нет никаких дел христианского освящения, отделенных и отрешенных от дел любви. [1824]