Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

Если, с другой стороны, дух человеческий, «мятежами и недугами, какие обыкновенно производит мiрская жизнь, будучи отвлекаем от драгоценного памятования о Боге, не только лишается возможности радоваться и веселиться о Боге», «но и совсем привыкает к пренебрежению и забвению определений Божиих»; [997] если «эта истина принудительно общепонятна и общеизвестна», [998] – то жизнь в строжайшем уединении в полном и совершенном отрешении от мiра с его «многолюдством», в безусловном удалении от «жизни мiра», которая «не носит на себе образа жизни по идеалу, некогда предначертанному Самим Богом», [999] – именно такая, а не иная жизнь всяким решительно христианином, пламенно стремящимся ко спасению, не только должна быть избираема предпочтительно, но бесспорно и исключительно. Ведь «основы жизни мiрской» совсем «не служат условием успешности умного созерцания», [1000] и, следовательно, один только способ избежать его, это – удаление от мiра. [1001] Однако на самом деле в выводе автор утверждает меньше, чем сколько содержится в посылках. Причина этого обстоятельства несомненно заключается в том, что, если бы автор сделал строгий, не смягченный вывод, то, рассуждая строго логически, он должен быль бы отрицать всякую возможность достижения христианского совершенства для всех тех, – монахов ли или мiрян, – которые ведут жизнь общественно-деятельную.

По нашему мнению, г. Пономарев не выяснил вполне точно и определенно аскетического учета о внешнем удалении от мiра, да и не мог этого достигнуть потому, что оставил без рассмотрения и раскрытия основного и центрального в данном случае понятия: «мiр». Между тем этот термин не настолько точен, его значение не настолько фиксировано, чтобы можно было оперировать с ним без его предварительного анализа. [1002]

Вообще «свв. отцы-аскеты вопрос об успешности пламенного стремления духа ко спасению решают в связи с эмпиризмом жизни, поскольку последний выражается в актах взаимодействия между духом и телом, между духом и жизнью безбрачного-девственного или брачного человека и, наконец, между духом и жизнью мiрской» причем во всех указанных случаях «вывод получается отрицательный». [1003]

Категорическое утверждение г. Пономарева, что пламенное стремление ко спасению, как сущность подвижничества, достигает, «своего истинного выражения» только «в созерцании или умной молитве», [1004] – это положение, по-видимому, решительно побуждало автора к разъяснению вопроса о взаимоотношении созерцания и деятельности. В таком случае последующие рассуждения автора об общественной деятельности аскетов вырастали бы из приготовленной уже почвы, [1005] и тогда было бы совершенно ясно их принципиальное обоснование. Однако и здесь этот важный вопрос автор старательно обходит.

Из всех своих предшествующих рассуждений автор делает тот общий вывод, что «ради личного спасения подвижника самоотверженно и самовольно (вероятно, – добровольно?) берет на себя такие подвиги, как суровое отношение к телу, безбрачие-девство и уединение, – все это с целью дать перевес над плотью духовному началу его человеческой природы», [1006] Отсюда мы в праве сделать тот вывод, что существенной целью и содержанием личного спасения является перевес в человеке духовного начала над плотью (над телом). К сожалению, которое приходится испытывать очень часто при чтении разбираемого сочинения, автор его не раскрыл основательно, точно и обстоятельно содержания центрального и основного понятия аскетики – «спасения». Поэтому для нас прямо непонятен в данном случае термин «личное» спасение. Означает ли он субъективную сторону спасения, т. е. процесс усвоения каждым отдельно человеком спасения, совершенного Иисусом Христом [1007] или же он заключает в себе мысль о спасении своей собственной личности в отличие от других? Но даже ставить вопрос в последнем смысле совершенно невозможно, если иметь в виду истинную сущность дела. Припомним относящиеся сюда прекрасные слова препод. Нила Синайского, которые далее цитируются и самим автором: «блажен монах, который со всей радостью взирает на cпaceние и преуспеяние всякого, как на свое собственное». [1008]

Во всяком случае мы считаем нужным снова решительно настаивать на том, что раскрытие содержания христианского учения о спасении должно быть поставлено во главу угла при выяснении основ христианского аскетизма. Иначе все последующие рассуждения окажутся беспочвенными, висящими на воздухе.