Читаем Асклепий. Часть 5 (СИ) полностью

«Все» вбирало в себя то бесконечное множество ролей Майка. Это были роли игрока, героя, врага или друга, старшего брата. А «ничто» говорило о нем самом. О том настоящем Майке, который, наверное, никогда и не видел белого света. Научившись прятать свое ничтожное, несуществующее в реальности «Я» за масками, Майк сделал себя собирательным образом того, что можно было назвать «всем и ничем одновременно». И в этом, пожалуй, заключался весь смысл. Смысл, к которому Майк наконец-то пришел, когда впервые увидел Рена на том испытании стихией земли. Рен тогда посчитал, будто он в конец заврался. Потерялся во лжи, из которой была соткана его жизнь, тем не менее парень даже не понимал, что такое по-настоящему в конец завраться. Зато это понимал Майк. Настоящий Майк. Тот самый, что боялся выглянуть посмотреть на реальную жизнь, ведь для него этой реальной жизни существовать… просто-напросто не могло. И не могло по многим причинам, о каждой из которых стоит поговорить по порядку.

Стоит поговорить по порядку… Только с чего же начать? Когда настоящий Майк перестал существовать в этой жизни?.. Когда он начал играть в Большие игры? Нет. Когда Майли подверглась тяжелой болезни? Тоже нет. Может быть, Майк изначально родился неправильным? Нет. Точно нет. Тогда… с чего же все началось?

Майк поджал губы. Все началось двенадцать лет назад. Когда ему было одиннадцать. И нет. В этом возрасте Майк не получал знаменательных писем, приносимых пушистыми совами откуда-то из параллельной реальности. Все было гораздо проще. В этом возрасте Майк осознал то, что определило всю его дальнейшую жизнь. Он осознал то, что не имело право существовать, то, что должно было скрыться. И скрыться так тщательно, чтобы никто, ни один человек, ни одна живая душа не смогла разгадать этого и осудить.

Нахмурившись, Майк опустил взгляд на пустой, девственно чистый лист белой бумаги, перед которым парень сидел, наверное, минут сорок так точно. Просто сидел и смотрел, не в силах взять наконец ручку и написать то, что хотелось.

Неприятно было, однако. Неприятно и в какой-то степени больно. Майк даже сам плохо понимал почему. Что такого было в этом бумажном листе? Что такого было в том, что парень планировал на нем написать? Наверное, ничего особенного. Да. Для Майка, игрока, друга и брата, в нем не было ничего особенного, а вот для настоящего Майка это письмо значило все. Все и даже больше.

Оно предназначалось для Майли. Для его младшей сестры, на данный момент сидевшей дома, с няней и бесконечными бархатцами вокруг. Хотя нет… Оно предназначалось не для той младшей Гарвин, которую можно было бы назвать его сестрой. Оно предназначалось просто для Майли. Без этих условностей и подробностей, о которых Майк никогда не просил, но которые каждый раз комом в горле застревали у его настоящего «Я». Младшая сестра… Нет. Для него она была просто Майли. И все же…

Наконец пересилив себя, Майк взял лежавшую на том же столе черную ручку. Однако начать письмо — он так и не начал. Уткнувшись взглядом в незаметную точку, в которую уперся стержень его черной ручки, Майк никак не мог придумать, с чего бы ему стоило начать. С пресловутого «Привет, Майли!», с которого начиналось каждое его письмо? Нет. Это было глупо. Глупо и неправильно. Это было не то, что Майк хотел бы написать для нее. Но что тогда?.. «Майли, прости»? Больше похоже на правду, но все еще ей не являлось. Тогда что же это было? Что же Майк хотел написать своей младшей сестре?.. Парень затравленно усмехнулся. Младшей сестре… Да уж. Вот, в чем и заключалась, его ключевая проблема. Проблема, из-за которой Майк и не мог написать желаемого по-настоящему. Ведь желал он как раз того, что и не имело право существовать.

Это началось, когда Майку было одиннадцать. Майли на тот момент было шесть. Шесть лет — возраст, в котором ребенок наконец становился осознанным. И Майли была. Будучи очень общительной, светлой девочкой, Майли притягивала к себе много внимания. Тогда она еще не пошла в школу. В семье Гарвин, на тот момент в полноценной семье Гарвин, Майли была словно солнышко. Их общее, маленькое и чудное солнышко, которое всего за год приобрело большое количество новых ролей.

Для папы Майли в шесть лет стала любимой дочерью, ведь на фоне бесконечно отстающего из-за учебы Майка она была лучше во всем.

Для мамы Майли стала ее крохотной новой причиной для гордости, ведь в шесть лет девочка наконец победила на конкурсе в детском саду, где она представляла свои рисунки. Майк до сих пор помнил, что это были за рисунки — цветы. Майли всегда любила рисовать цветы. Майли в принципе всегда любила цветы. И Майк знал. Он хорошо помнил об этом. Ведь именно с цветов для него все и началось. Началось то, что до сих пор не могло полноценно закончиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Незримая жизнь Адди Ларю
Незримая жизнь Адди Ларю

Франция, 1714 год. Чтобы избежать брака без любви, юная Аделин заключает сделку с темным богом. Тот дарует ей свободу и бессмертие, но подарок его с подвохом: отныне девушка проклята быть всеми забытой. Собственные родители не узнают ее. Любой, с кем она познакомится, не вспомнит о ней, стоит Адди пропасть из вида на пару минут.Триста лет спустя, в наши дни, Адди все еще жива. Она видела, как сменяются эпохи. Ее образ вдохновлял музыкантов и художников, пускай позже те и не могли ответить, что за таинственная незнакомка послужила им музой. Аделин смирилась: таков единственный способ оставить в мире хоть какую-то память о ней. Но однажды в книжном магазине она встречает юношу, который произносит три заветных слова: «Я тебя помню»…Свежо и насыщенно, как бокал брюта в жаркий день. С этой книгой Виктория Шваб вышла на новый уровень. Если вы когда-нибудь задумывались о том, что вечная жизнь может быть худшим проклятием, история Адди Ларю – для вас.

Виктория Шваб

Фантастика / Магический реализм / Фэнтези
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов
Том 1. Шатуны. Южинский цикл. Рассказы 60–70-х годов

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, который безусловен в прозе Юрия Мамлеева; ее исход — таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия.В 1-й том Собрания сочинений вошли знаменитый роман «Шатуны», не менее знаменитый «Южинский цикл» и нашумевшие рассказы 60–70-х годов.

Юрий Витальевич Мамлеев

Магический реализм