В тот момент Майк забыл, как дышать. Он не сказал маме, почему Майли убежала. Он не сказал ничего никому, потому что боялся услышать «Ты виноват». Потому что он правда был виноват! Уже через каких-то полчаса они были в больнице. И тогда Майк увидел ее. Постепенно бледнеющую, теряющую волшебные силы Майли. Так проходил инкубационный период болезни. Человек просто увядал, и когда он в какой-то момент лишался последних сил, он… начинал колдовать. Безостановочно, бессознательно, бесконечно. Именно это и произошло с Майли. Когда ее последние силы иссякли, в палате распустился первый цветок, и Майк никогда не забудет, что это был за цветок. Бархатец. Бархатец, который у Майли всегда ассоциировался с ним, с Майком. С Майком, из-за которого Майли и попала в эту ситуацию, из-за которого она навсегда осталась прикована к больничной койке.
Проснулась девочка лишь через пару дней. И первое, что она увидела, был Майк. Майк, а также их мама, которые провели все последние дни здесь, в этой больнице. Майли ничего не сказала. Она была просто рада увидеть семью, и не важно, что произошло ранее. Девочка, казалось, даже не помнила, хотя Майк по глазам видел, что это не так. Она все помнила, и несмотря на это, не говорила маме, не обвиняла его самого, она просто молчала. Молчала и внимательно смотрела ему в глаза. И так было в каждую их встречу в этой палате. В палате, в которой девочка прожила, наверное, месяц, не более. Позже… У них закончились деньги. Пристанище для больных синдромом Тагетеса было дорогостоящим удовольствием, тем более в Эйвеле, на их родине, поэтому… Им пришлось перебраться в Фелиссию, просто уехать, чтобы получить какой-то шанс на нормальную жизнь. Однако… Судьба распорядилась иначе.
В один день, уже в столичной больнице, Майли стало хуже. И когда Майк говорил «хуже», он имел в виду, что… Все. С концами хуже. Врачи их предупреждали, люди с синдромом Тагетеса долго не живут. Тем более люди с магией созидания, которые постоянно находятся в этом состоянии предсмертного истощения. Врачи их предупреждали, Майли долго не протянет. Пару месяцев — и все. И с тех самых пор, как Майк услышал это, он до сих пор держал в голове мысль: «Осталось пару месяцев — и все», прошло шесть лет, тем не менее… Майк все ждал. Ждал, когда их время закончится. Но это сейчас, а тогда… Майк и подумать не мог, что в те дни, когда Майли стало хуже, он потеряет не ее, а маму.
Майка не было тогда в больнице, когда все случилось, и узнал подробности он лишь из уст врачей. Как они говорили, в полдень Майли потеряла сознание. Она просто разговаривала со своей мамой, дежурившей у ее кровати вместо платных сиделок. И в один момент девочка… отключилась. Как по щелчку. Мама жутко перепугалась и, забыв о главном правиле поведения с больными синдромом, коснулась дочери. Синдром Тагетеса передавался через прикосновения. И их мама в панике забыла об этом.
Майк помнил, уже через пару часов их мамы не стало. Не было известно, заразилась она синдромом или же нет, и Майк до сих пор гадал об этом. Вместо того, чтобы дожидаться собственной участи, мама просто… решилась на отчаянный поступок. Она подписала эвтаназию — добровольное умерщвление. Женщина не хотела создавать новых проблем сыну, да и к тому же с ее стихией ждать появления синдромов было нельзя. Созидание ударной волны. Всю больницу бы разнесло, если бы мама дождалась своей участи. Поэтому Майк понимал ее решение, хоть и до последнего не мог свыкнуться с мыслью. Теперь они остались одни. Без папы, без мамы — одни. Одни против целого мира, последние Гарвины. И почему одни против целого мира?.. А потому что Майли выжила. В конце концов, выжила, переболела тот особо тяжелый период и оклемалась. Вопреки любым предположениям врачей, оклемалась. Майк был счастлив, но его счастье не было долгим, ведь уже через пару дней ему заявили, что либо парень находит деньги, которых он даже при желании не смог бы найти, либо он забирает Майли домой и содержит сам. Третий вариант, «мамин», Майк отказался даже слушать. Придя к сестре и сказав ей, что они уезжают из этой больницы, Майк бесконечно обрадовал Майли, ведь она хотела попасть домой, хоть и не на родину. Она хотела вернуться к той жизни, к которой привыкла. Хотела снова начать ходить в школу, пусть и другую, столичную. Но это было невозможно. Майк хотел обеспечить ей это, но это было просто невозможно.
С тех пор Майли стала узницей их нового съемного дома, она никогда не выходила на улицу. Все шесть лет Майли провела в четырех стенах, общаясь только со своим братом, с Майком. Получая информацию о мире через телевидение, интернет, девочка казалась довольной своим положением. По крайней мере, она делала вид для брата, но Майк слишком хорошо ее знал, чтобы поверить.