Асклепий. Часть 5 (СИ)

И таким образом, вскоре Майк пришел к той жизни, в которой он существовал сейчас. Когда открылась перспектива участвовать в Больших играх, Майк сразу же начал. Тогда ему было девятнадцать лет. Большие игры стали для парня шансом зарабатывать деньги и при этом проводить время с Майли. Не уходя из дома на бесконечные шесть-восемь часов. Нет. Вместо этого, он был рядом с ней. Все ее так и не закончившиеся, обещанные врачами «последние пару месяцев», Майк был рядом с ней. Он развлекал ее, играя в карты. Смотрел с ней фильмы, общался. Делал все, чтобы Майли чувствовала себя любимой и хоть немного счастливой. И Майк надеялся, что у него получалось, хотя… Куда там. Как он мог сделать Майли счастливой? Когда сам же и приковал к «больничной койке»… Как он мог дать девушке почувствовать себя любимой, если он не имел право дарить ей эту любовь?.. Майли наверняка мечтала выйти из дома, попасть в нормальный коллектив сверстников, поступить на первый курс университета, а после… Найти себе там нормального парня, который смог бы обеспечить ей счастливую семейную жизнь в тепле и любви. Но вместо этого… Все, чем могла довольствоваться Майли, — это ее худший на свете старший брат Майк, который только и делал, что отравлял ее жизнь своим присутствием. Своим ядовитым присутствием. Сколько бы Майли ни отрицала, сколько бы Майли ни говорила, что она рада ему, Майк знал, это не так. Ведь из-за него она заболела, из-за него она лишилась своего счастья, из-за него ее жизнь разрушилась. Разрушилась так же, как и его собственная.

Он — никто. Вся его жизнь — ничто, ведь ее не существует. Потому что тот человек, которого знают зрители, Ник, Эллиз и Рен, даже сама Майли — это не он. Это не Майк. Это лишь… пародия на него. Одна из многих десятков ролей, которые он придумал для себя, чтобы спрятать свое настоящее никчемное существо. Он идиот. Разбитый, никому не нужный, влюбленный в родную сестру, не состоявшийся сам по себе по жизни идиот. И даже это не самое страшное. Майк мог смириться со всем. С тем, что он проиграл в этой жизни, с тем, что он в конец заврался, но он не мог смириться с мыслью, возникавшей у него от взгляда на этот пустой, девственно чистый лист белой бумаги, предназначавшийся для письма Майли. Для, возможно, последнего его письма ей.

«Осталось всего пара месяцев» — сказали врачи шесть лет назад. И кто знает, когда эти пара месяцев окончательно завершатся. Возможно, это письмо станет последним. Возможно, уже завтра его вызовут в административный корпус, чтобы сообщить новость, что Майли не стало, а его даже рядом не будет. Кто знает?! Никто! В том-то и дело. Поэтому Майку было неприятно и даже в какой-то степени больно писать это письмо. В какой-то степени… Господи! В какой?!

И вот что он должен написать?.. Наконец сказать «Я люблю тебя, Майли»? Нет. Он этого не напишет. Потому что старший брат не может любить младшую сестру. Потому что он не имеет право, потому что это осудят! Потому что сама Майли наверняка не разделяет с ним этих чувств. А писать их, вкладывая совсем другой смысл, более «нравственный», Майк не хотел.

Именно по этим причинам Майк снова начинал свое письмо с пресловутого «Привет, Майли!», с которого начиналось и, вероятно, будет начинаться любое его письмо ей, если это, конечно, не станет последним.

«Привет, Майли!»…

Да уж.

И снова Майк отыгрывает роли. И снова он просто врет. И снова он ставит подпись-постскриптум: «Твой старший, единственный, а потому лучший брат, Майк». И он не верит в это, но он так говорит. Потому что так надо, потому что так будет лучше для Майли, потому что так его не осудят. И тем не менее совсем уж молчать Майк тоже не может. Поэтому он снова выбирает в качестве букета, с которым Майли доставят его письмо, цветы мальвы. Только вот… выбирает он их не из-за названия и не потому что они означают на языке цветов «Надеюсь, скоро увидимся». А потому что они означают «Истерзан любовью».

Истерзан любовью. Да… Именно так чувствовал себя Майк, надеясь, что Майли в один день поймет этот намек. Парень не верил во взаимный ответ, он не ждал понимания или принятия, он просто желал хотя бы быть услышанным. Услышанным Майли, видевшей смысл жизни в языке цветов. В языке цветов, который Майк выучил ради нее, но на котором он отказывался говорить уверенно и в открытую, продолжая делать ошибки, оправдывая их своей глупостью. И все потому что он не имел право дарить сестре мальвы, подкрепляя это уверенным утверждением: «Да, Майли, я подарил их, потому что они означают истерзан любовью к тебе, к моей младшей сестре», и тем не менее он дарил их. Дарил, потому что иначе не мог. Дарил, потому что иначе даже остаток его «ничего» растворился бы и Майк вместе с ним. А так нельзя. Пусть он будет лучше все и ничто одновременно, ведь так он хотя бы существовал. Существовал за этими бесконечными масками и ролями, давая о себе знать прекрасными мальвами, подобранными с намеренной ошибкой. И этого ему было достаточно. Ничтожно мало и все равно больше. Все равно больше, чем можно было…