И Асорин, уставший от десяти лет жизни в Мадриде, пресыщенный газетами и книгами, размышляет об этой лихорадочной, бесплодной пляске живых и мертвых — и медленно поворачивает по шоссе обратно. Едут взад и вперед черные катафалки, белые катафалки, торопливо проходит мужчина с серым гробиком на плече, на крышке слова «Св. Иоанн Божий». Вдали глухо рокочут барабаны, ветер доносит астматическое «пых, пых» локомотива. И на склоне дня, проходя мимо оглушительно шумных ресторанов, где играют органчики и неистово отплясывают пары и официанты снуют с тарелками, где кричит и поет и суетится в смертной судороге похотливая толпа чуло и судомоек, Асорин с волнением и содроганием видит, как проезжает белый катафалк с покрытым цветами белым гробом, и вокруг катафалка идут цепочкой девочки, каждая держит свою ленту, усталые и молчаливые, они идут из далекого города к далекому кладбищу…
И уже в Мадриде, разбитый, подавленный, изнемогший от глубокого потрясения, испытанного при кошмарном этом зрелище Похоти, Страдания и Смерти, Асорин задумывается над скорбным, бесплодным и безумным движением миров к Небытию…
По перрону ходят крестьяне с переметными сумами, женщины с корзинами, парни в синих блузах, парни в вельветовых куртках. Слышится глухое «пых-пых» — медленно приближается паровоз и увозит вагоны первого класса. Затем появляется другой паровоз. Вокруг раздаются свистки вибрирующие, свистки отрывистые, рев громкоговорителей, лязг и скрежет сцеплений, стук тележек. Открытые дверцы входов на перрон образуют ряд желтых пятен. На другом конце перрона, в глубине этого огромного нефа, виднеется серая полоса неба, тянутся в гнетущем однообразии ряды круглых электрических ламп, простер длинное крыло с четырьмя крестами семафор, а дальше — застекленная будка, столбы, провода, силуэты вагонов. Звучат короткие свистки, долгие свистки, выкрики разносчиков газет, грохот цепей. Пассажиры спешат, заходят в вагоны, громко хлопают дверями.
Асорин заходит в вагон третьего класса. Поезд скоро тронется. Двое крестьян разговаривают: «…уже месяцев шесть или восемь, как расстался с казармой, и каждый месяц…» Стоя у входа, женщина с двумя детьми спорит с другой женщиной, стоящей на перроне: «Да ты возьми, голубушка… возьми… возьми… мне хватит…» И она бросает монету в один дуро, которая звеня катится по перрону. Слышится долгий звонок, затем стук дверей. «Не забудьте же, пишите тете!» — кричат детям с перрона. И в вагон входит Гедеон. Гедеон — слепой, который разъезжает в поездах, поет и просит милостыню.
Опять долгий звонок, паровоз издает громогласный вопль, поезд трогается. Вагон заливает светом. Остаются позади кирпичные дома, возникающие на фоне унылого неба. Гедеон пробует голос: «Тириро, тириро, тиро…» Затем, хлопнув в ладоши, издает жалобное «а-а-а» и начинает:
За насыпью справа показываются служебные помещения станции. Вдали, зубчатым кружевом на горизонте, — ряд черных кипарисов. Асорин думает: «Здесь лежит Ларра». Медленно расплывается густой дым из высокой трубы. Мадрид исчезает, сливаясь в огромное серое пятно с белыми крапинками домов, торчащими колокольнями, пепельно-дымчатыми куполами, печными трубами и длинной черной полосой парка Ретиро. А за ним, едва различимая, голубеет и белеет похожая на задник декорации снежная Гвадаррама.
Начинается унылая ламанчская равнина. Рядом с Асорином крестьянин большущим ножом режет хлеб. Гедеон спрашивает: «А кто не поскупится, даст мне сигарету?» Затем шутливо-скорбным тоном восклицает: «Ах, что за жизнь пошла! При такой жизни до старости не доживешь!» Показываются желтые холмы, прямоугольники паров, прямоугольники светло-зеленых полей. И поезд останавливается в Вильяверде.
Вот Вильяверде позади. Мадрид расплылся в туманной дали. Небо пепельное, тучи прорезает длинный зеленовато-синий просвет. На бескрайней равнине пасется стадо овец, у разъезда стоит женщина в черном с флажком в правой руке, левая рука подпирает правый локоть, женщина стоит прямая, торжественная, как египетская статуя, а за нею едет по дороге на белой лошади человек в длинном черном плаще… Поезд опять останавливается — Хетафе. Асорин выходит. Падре Ласальде здесь ректор коллегии. Тоскуя по давним временам, Асорин решил его навестить.