Асса и другие произведения этого автора. Книга 1. Начало. То да сё…

Мы побродили по лагерю, в сумерках, уже после отбоя, погоняли мяч на огромном пустом футбольном поле, он проводил меня до платформы. В вагоне электрички было пусто, я тогда стоял в тамбуре, смотрел сквозь незастекленное окно (стекла почему-то вынимали на лето для вентиляции) на белую ночь, на повисший туман и тонкий серп народившегося месяца, на густую, душную врубелевскую сирень, проплывавшую мимо меня. От нее в пустую дыру окон движущейся электрички все-таки доходил одуряющий аромат. Мне было уже шестнадцать. В этот момент я почувствовал: все, детство кончилось. Взрослая жизнь уже началась.

ЭКЗАМЕНЫ

В жизни каждого есть события или даты, определяющие всю жизнь. Одну из них я уже называл — встреча с фильмом «Летят журавли». Ну а другой такой решающей для моей личной судьбы датой был 1962 год, когда Михаил Ильич Ромм взял меня учиться к себе в режиссерскую мастерскую. Если бы тогда этого не случилось, кто знает, как бы все оно дальше произошло.

Как раз в это время появилось указание Хрущева принимать в вузы людей с «жизненным опытом», после которого шансы мои на поступление стали практически нулевыми. Правда, трудовой стаж у меня был: я работал на Ленинградском телевидении подсобным рабочим.

Телевидение тогда снимало фильм о Григории Михайловиче Козинцеве, человеке и режиссере, как мне кажется, масштаба огромного — «СВД» и «Новый Вавилон» до сих пор остаются великими кинематографическими шедеврами, а оператор Андрей Николаевич Москвин, их снявший, как и еще многие замечательные картины, — и на сегодня был и остается одним из подлинных гениев отечественного кинематографа.

А в то время Козинцев готовил съемки «Гамлета». Случайно оказавшись у него на съемке, я набрался нахальства и подошел к Григорию Михайловичу.

— Сколько вам лет?

— Семнадцать. Я хочу поступать во ВГИК.

— Знаете, я вам не советую, — сразу, ни секунды не думая, сказал мне Козинцев. — Вы сейчас в связи с крайне молодыми годами можете сорваться, провалиться на экзаменах и получить такую эмоциональную травму, что потеряете веру в себя. Ну, как бы вам подоходчивее это объяснить?.. Знаете, вот допустим, в какой-нибудь случайной свалке человек однажды получит по голове, а потом боится уже любой драки. Вам бы немного еще поокрепнуть, и тогда уже…

Так как от своего намерения я отказываться не собирался, что, вероятно, Григорий Михайлович почувствовал по тупому упрямству моей физиономии, он добавил:

— А вообще, глядите сами. Я сам в четырнадцать лет начинал и долгое время думал, что так и надо. Но вот теперь мне скоро шестьдесят, и, на мой теперешний взгляд, начинать так рано все-таки не совсем серьезно. Я бы вот вас, наверное, не взял. Ради вашего же блага. Когда я начинал, все-таки время было другое.

— Время всегда другое, — тупо упрямился я.

— А кто будет курс набирать? — спросил Козинцев, видимо почувствовав, что переубеждать меня бесполезно и бессмысленно.

— Михаил Ильич Ромм.

— Замечательный, замечательный, замечательный человек, — сказал Козинцев, и мне запомнилось, что сказал он именно так, трижды повторив «замечательный». — Он умница. Он один из немногих, кто, во-первых, читал стенограммы лекций Эйзенштейна во ВГИКе, а во-вторых, что еще важнее, он их понял. Таких я вообще почти не встречал. И все-таки спокойно подумайте, поступать вам в этом году или не поступать. Это я вам со всей симпатией говорю.

Фото — Григорий Михайлович Козинцев

Я с Козинцевым был не согласен, но говорить с ним мне понравилось. Еще до встречи с ним из всех вгиковских педагогов, про которых я слышал, я почему-то заочно уважал его и Ромма. Ну а уж раз Козинцев мне отказал, то вроде как и к Ромму ехать особого резона уже не было. И все же отчаянная моя решимость поступать, и именно в этом году, и именно в этом «нежном возрасте», не убавилась. Я уже был поглощен тонкими и главными для любого вгиковского абитуриента вопросами: какую вступительную работу писать, как вообще готовиться к экзаменам? Известно, какое количество легенд окружает процедуру вступительных экзаменов на режиссерский факультет ВГИКа. Абитуриенты пугают друг друга, рассказывая, что кто-то представил в качестве вступительной работы экранизацию «Капитала» Карла Маркса, а у кого-то спросили, сколько ступенек на Одесской лестнице и какого цвета набедренная повязка кого-то из незначащих фигурантов в ивановском «Явлении Христа народу». Все эти страхи, помноженные еще на мрачное предупреждение Козинцева, не могли меня не мучить. Как запомнить количество ступенек на лестнице из эйзенштейновского «Потемкина» и нужно ли вообще это запоминать? Вероятно, дело мое — дрянь, и я действительно провалюсь.