Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

Для нас откуда*то выкопали и пригнали на военный аэродром три старых «Дугласа» (представляете, в 1982 году — три летающих «Дугласа»!), и мы с Володей Достанем (его мы выписали себе с «Мосфильма» вместо Цейтлина) выбирали, какой из них взять. Колумбийские летчики, вздыхая, согласились поднять эти развалюхи в воздух.

Снимаем отлет «Дугласа». Я говорю Паше Лебешеву: «Ты, мол, будешь снимать из самолета, а я — второй камерой, с земли — как вы взлетаете».

— Этого не могу, — печально отвечает Паша.

— Почему?

— Что там в сценарии написано? Кто отлетает?

— Б. К.-Филатов, Таня и мальчик.

— Ну, вот пусть они и отлетают. И ты с ними давай. А я как раз снизу сниму, как от вас ничего не останется.

Я залезаю с камерой в самолет, но тут начинают доставать колумбийские летчики.

— Ребята, — объясняют они нам, — по ветру самолеты не взлетают. Только против ветра.

А нам нужно непременно по ветру — иначе в кадр попадают строения современного военного аэродрома, на который нас с трудом пустили снимать, и аура далеких военных лет тут же рушится.

— Взлетишь, — мрачно говорит Досталь летчику. — Дашь другие обороты и взлетишь. Ты же ас. Нам тебя так характеризовали. Вот и покажи свое колумбийское летное мастерство.

— Хорошо, я взлечу, — не менее мрачно отвечает колумбийский пилот, — но только если ты, усатый, со мной тоже полетишь.

Пришлось полететь и Досталю. Все перечисленные Пашей и я с камерой взгромоздились в самолет. К счастью, все обошлось благополучно.

По ходу нашей работы мы оказались свидетелями того, как Ми-кельсен величественно и достойно проиграл президентскую кампанию. Кампанию, по сути, к вечеру выборов им уже выигранную.

В день выборов уже к пяти вечера стало ясно, что победа, конечно же, за Микельсеном. По телевидению ежечасно передавали баланс голосов, в пользу моего соавтора был мощный перевес. Осталось проголосовать только южным районам, которые традиционно всегда были на его стороне.

И вдруг к семи часам вечера баланс порушился, перевес Ми-кельсена стремительно пошел на нет. Никто ничего не понимал.

Мы с Гавом метались по Боготе, он тоже был в полной растерянности. Я же понимал лишь то, какой это удар для Гава, для всей нашей, извините за выражение, внешней политики. Вся она в Колумбии была ориентирована исключительно на Микельсена. О том, что в этот момент происходило, мы узнали позднее.

На юге полил дикий ливень. Южные районы — крестьянские, там люди днем работают, а голосовать идут вечером.

Голосование в Колумбии происходит достаточно забавно. Урну ни при каких обстоятельствах не разрешается выносить из помещения избирательного участка, охраняемого вооруженной стражей: на участке же пришедшие макают палец в какую*то баночку с несмываемой красной краской. Таков единственный способ избежать жульничества: иначе будут сотнями нанимать людей, которые по десять раз получат бюллетени. А в урну, если ее хоть на метр отнесут от участка, напихают такого, что потом сам черт не разберет, какие бумажки настоящие, какие — фальшивьте.

Так вот, к концу рабочего дня на юге полил тропический дождь. Крестьян, людей к политике достаточно равнодушных, да еще в такую погоду, заставить тащиться по горным дорогам к урнам, за кого*то там голосовать — дело безнадежное. Прорвавшая небеса стихия вместе с глиной и гравием стала смывать и самого президента. А он уже, представьте, выпил со своими ближними за победу шампанского, и вдруг…

Микельсен метался по своей штаб-квартире в боготинском «Хилтоне», понимая, что все идет прахом. Вся жизнь. Он был так сражен обрушившейся ситуацией, что решился на крайнее — позвонил Рейгану с просьбой о помощи: «Я всегда был лоялен к США. Сейчас меня может спасти лишь ваша помощь. Если вы вышлете с ваших военных баз вертолеты в горные районы, чтобы крестьяне могли в них залезть, долететь до участка и проголосовать за меня… То через пару часов все может перевернуться. А если ваших вертолетов не будет, то мне конец».

Через какое*то время соавтору уклончиво ответили, что, к сожалению, погодные условия не позволяют вертолетам подняться. Видимо, Рейган долго советовался с людьми из серьезных ведомств и, не исключаю, при этом разглядывал фотографии лысого Шва.

— Мы желаем вам всяческих успехов, но участие американских вооруженных сил в этой акции не представляется нам возможным.

А голосование еще шло всю ночь — до семи утра. В двенадцать часов ночи, когда был получен этот ответ, мой соавтор попрощался со всеми. Пошел в спальню, разделся, принял душ и на следующее утро проснулся рядовым колумбийским гражданином, а вовсе никаким не президентом. Проигрывать с таким достоинством, с таким мужественным самосознанием и спокойствием — это тоже, согласитесь, поступок. На моей памяти только один подобный пример — отречение Горбачева от президенства. Не говорю сейчас об огромном количестве всяческих ошибок, к тому приведших, но именно самый последний момент — его уход, достоинство, с которым он покидал власть, — по-человечески меня удивил и, можно даже сказать, потряс. Я все это помню и до сих пор.