Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

Еще до запуска «Наследницы по прямой» по чьей*то безответственной наводке я снял на Преображенской себе нечто вроде ленинской конспиративной явки на первом этаже уже тогда по-луобрушившейся хрущобы — стоило мне это каких*то безумных по тем временам денег. Зарплата, постановочные, маленький сын, семья, жалкая двойная жизнь плута и праведника… Дебет с кредитом никак не сходились.

Моя профессия устроена так, что вообще*то места жительства приходится менять часто. Приезжаешь в какой*то город, про который ты никогда, может быть, даже и не слышал, в экспедицию, и гостиничный номер на месяцы становится твоим домом. Чтобы любое временное пристанище превратить в хоть как*то обжитое, я возил с собой набор предметов, позволявших чувствовать все же, что это, мол, мое, а не чужое пристанище, что это именно я здесь живу.

Так вот, одиноко посиживая в своем по-походному обжитом конспиративном притоне, я одновременно с чтением толстых журналов еще и судорожно соображал, как же все-таки выправить вновь обострившееся материальное положение. Вот тут*то мой алчный взгляд и упал на голубенькую книжку читанного «Нового мира». Я понял, что свершилось: сейчас неумолимо грянет момент насильственной творческой трансформации очаровательной прозы еще ничего не подозревающего Ряховского в сценарное сочинение для кино — с конечной целью получения денежного гонорара. На тот момент у меня не было ни с кем, кроме себя самого, никаких договоров, ни даже предварительного согласия автора. Был, повторю, только художественный восторг, затейливо перемешанный с желанием половчее завинтить эту халтуру.

Редкой силы художественное чувство, порожденное чтением повести и не уступающее по силе первому, другое чувство, отвратительно низкое и меркантильное, объединившись, сподвигли меня в нечеловечески короткие сроки написать сценарий. Сочинил я его, клянусь (а вдобавок и записал), практически за один, ну, может быть, за полтора или два дня. В субботу я полдня ковырялся, чесал репу, составлял на бумажке, как когда*то работая над Горьким, затейливую схему, кто же из героев кем и кому приходится (драматургия у Ряховского такая же смурная, как и у Горького в «Булычове»), а в воскресенье с утра, перекрестясь, сел за машинку и часам к двум ночи начисто и без помарок отстучал восемьдесят пять машинописных страниц текста, которые потом, кстати, больше уже и не правил. Дописал я к этим страничкам потом по необходимости только пролог и эпилог, в самом же тексте ничего так и не тронул, фильм снимая, буквально ни строки.

Сценарий я перепечатал в нескольких экземплярах, и, как всегда бывает со сценарными халтурами в кино, пришлось встать перед драматическим, гамлетовским почти, вопросом:

— Ну что, теперь надо мне искать для этого всего какого-нибудь режиссера?

В голове опять возник мучительный, но удобный образ некоего гипотетического коллеги, жалкого недоумка, неумелого, но амбициозного… Я пытался развеять отвратительное видение, внушал себе: «Халтура есть халтура, у нее свои незыблемые правила и законы», вызывал на место изначально неполноценного претендента благородные образы высокочтимых сотоварищей по профессии, которые, как бы внезапно спятив, всё побросают и станут снимать какой*то сценарий, мной написанный, по повести какого*то Ряховского. Но даже и их, без сомнения, светлые лики не сильно меняли мою изначальную к ним неприязнь.

Еще и еще раз упрямо повторив себе «халтура есть халтура», я отнес все же сценарий в объединение, редакторы его прочитали и дружно посмотрели на меня как на окончательно спятившего, покрутили у многоопытного виска прокуренными редакторскими пальцами и, не сговариваясь, хором сказали:

— Ты что, не понимаешь, что калякаешь? Проще пробить «Доктора Живаго», чем то, что ты принес. Это, старый, не лезет ни в какие ворота, ни под каким видом никто этого делать не будет…

Потом меня внезапно закрутила «Наследница по прямой», следом пошли «Избранные», но желание снять этот фильм уже засело где*то в мозжечке, и, вернувшись из Колумбии, я сразу подумал:

— Неужели же и после того, как я, будучи соавтором президента независимой демократической Республики Колумбия, наконец неопровержимо доказал руководителям партии и родного советского правительства, а также руководителям кинематографического ведомства да и лично управляющему головным фильмопроизводящим предприятием — орденоносной киностудией «Мосфильм», кто я есть на самом деле, явив такую голубиную чистоту души и овечью готовность носить фарфоровые сервизы от Леонида Ильича Брежнева идеологически чуждому мне буржуазному лидеру далекого латиноамериканского государства; неужели после панибратской дружбы и цистерны спиртного, выпитой в процессе производства этого колумбийского эпоса с высшими чинами КГБ, мне откажут в такой пустяковине, как разрешение снять фильм по какому*то там Ряховскому?.. Нет, такого не может быть!

Злоупотребив своим высоким политическим имиджем, я нахально поперся в кабинет Сизова и брякнул на его стол старинную халтуру четырехлетней давности под дичайшим названием «Чужая белая и рябой».