Assassin's Creed. Одиссея

Я шла сквозь тьму, не чувствуя страха; ведь я – спартанка, мисфиос, героиня войны. В этом старом, мрачном месте мои шаги звучали на редкость одиноко. Чем глубже под землю, тем дальше отступал летний зной, сменяясь прохладой. Я высекла огонь, зажгла факел и пошла дальше, минуя вырубленные в камне и ныне пустующие помещения. Но остались цепи и давным-давно высохшие пятна крови жертв Дельца. Я прошла через пустой зал с отвратительной статуей змеи. В чаше под ее каменными клыками не было ничего, кроме пыли, и змея голодала. Такой же толстый слой пыли лежал на алтаре, возле которого я впервые встретилась с двуногой змеей по имени Хрисис. Я шла дальше.

Часть меня по-детски мечтала, что в глубине здешних пещер я снова найду брата, как нашла его несколько лет назад, попав на собрание культистов. Однако я очень хорошо помнила, как мое копье расщепило ему сердце. Со времени его смерти прошел почти год. Мы похоронили его и пролили немало слез. Никто из нас не ожидал, что на похороны придет кто-то еще. Но пришли. Николаос и Стентор стояли вдали. Я увидела их и, смахнув слезы, пригласила подойти.

Вечером мы собрались за поминальной трапезой. Все чувствовали себя неловко, и порой это становилось особенно заметно. Помню, Николаос, сидящий в одном конце стола, попросил чашу вина. Мама, сидящая в другом конце, налила… потом залпом осушила и продолжила есть. Стентор смущенно усмехнулся и сделал вид, что закашлялся. Трапеза не могла исцелить давние раны. Возможно, они никогда не исцелятся. Но между нами хотя бы появилось взаимопонимание. Прошлая ненависть была похоронена вместе с культом.

С благословения матери нынешней весной я совершила последнее путешествие, зная, что его мне не избежать. Едва «Адрастея» вышла в море, Варнава и Геродот вновь стали неразлучной парой. Оба вспоминали наши совместные приключения. Рассказчиком был капитан, заметно приукрашивавший события. Геродот торопливо все это записывал на своих табличках, высунув от усердия язык.