Assassin's Creed. Ренессанс

– Я не знаю, кто вы, но благодарю за слова поддержки. Моему отцу посчастливилось умереть прежде, чем волна безумия захлестнула наш город. – Пьеро бесстрашно повернулся к обозленной толпе и крикнул: – Опомнитесь! Не поддерживайте этого фанатика! Он не только безумен, но еще и глуп, а размер его себялюбия может соперничать с куполом Флорентийского собора! Его нужно пристрелить, как бешеную собаку!

Толпа угрожающе зарычала.

– Еретик! – выкрикнул Вестник, поворачиваясь к Пьеро. – Сеятель злых мыслей!.. Слушайте меня, дети мои! Это с ним надобно поступить как с бешеным псом! Заткнуть ему поганый рот! Сжечь!

Пьеро и Эцио стояли рядом, держа мечи наготове, и смотрели на разъяренную толпу.

– Кто вы? – спросил Пьеро.

– Эцио Аудиторе.

– А! Sono grato del Suo aiuto[159]. Отец часто говорил о вас. – Пьеро покосился на толпу. – Думаете, мы выберемся отсюда живыми?

– Надеюсь. Правда, вы не были слишком тактичны по отношению к их вождю.

– Откуда мне было знать?

– Вы разрушили то, что готовилось долго и упорно. Впрочем, сейчас это уже не важно. Крепче держите меч!

Сражение было ожесточенным, но коротким. Толпа начала теснить Эцио и Пьеро к пустому складу. Там они и дали бой приверженцам Савонаролы. Увы, разъяренность паломников не могла заменить им умения сражаться. Увидев, как самые смелые и неистовые отступают, зажимая раны, остальные разбежались. Остался лишь Вестник, угрюмо следивший за исходом сражения.

– Обманщик! – крикнул он Эцио. – За свой обман ты навеки вмерзнешь в лед четвертого кольца девятого круга. И я отправлю тебя туда немедленно!

Выхватив из-под сутаны острый базелард, Вестник поднял его над головой и бросился на ассасина. Эцио, вынужденный отступить, споткнулся и едва не упал. Но Пьеро полоснул Вестника по ногам, а молодой Аудиторе всадил в живот фанатику свой двулезвийный клинок. Проповедник рухнул на пол. Он извивался, царапая ногтями грязные доски, и вскоре затих.

– Надеюсь, я загладил свою оплошность, – сказал Пьеро и невесело улыбнулся. – Идемте прямо во Дворец дожей. Расскажем Агостино о случившемся и попросим выслать городскую стражу, чтобы последила за этой сворой разъяренных псов и разогнала их по конурам.

– Спасибо за помощь. Но я должен ехать во Флоренцию.

Пьеро недоверчиво посмотрел на него:

– Что? Вы хотите поехать в самое пекло ада?

– У меня есть свои причины для встречи с Савонаролой. Возможно, еще не поздно остановить безумие, затеянное им в нашем родном городе.

– Какими бы ни были ваши причины, я желаю вам удачи, – сказал Пьеро.

26

В 1494 году у Флоренции появился новый правитель – сорокадвухлетний фра Джироламо Савонарола. Человек, измученный жизнью, гений с извращенным умом и религиозный фанатик самого отвратительного толка. Наиболее опасным в нем было то, что люди ему безоговорочно подчинялись. Он помыкал ими, подстрекая на самые отвратительные и разрушительные поступки. Все строилось на страхе толпы перед адскими муками и на учении самого Савонаролы, согласно которому все мирские блага, все творения рук человеческих объявлялись презренными и греховными. Только через полное самоотречение человек способен обрести истинный свет веры.

Обо всем этом Эцио размышлял по пути в свой родной город. Неудивительно, что Леонардо оставался в Милане. Если прежде мужеложство во Флоренции наказывалось лишь порицанием или необременительным штрафом, нынче оно было объявлено смертным грехом. Герцогу Лоренцо удалось собрать вокруг себя блистательных мыслителей, ученых, поэтов и создать настоящую школу вольнодумия и гуманизма. Появление Савонаролы разогнало их, заставив бежать из интеллектуальной пустыни, в которую стремительно превращалась Флоренция.

На подъезде к городу молодому ассасину все чаще встречались большие толпы монахов в черных сутанах и скромно одетые миряне. Все они тоже направлялись во Флоренцию. Выражение их лиц было серьезным и благочестивым. Все двигались склонив голову.

– Куда вы едете? – спросил Эцио у одного из них.

– Во Флоренцию. Припасть к ногам великого вождя, – ответил ему торговец с одутловатым лицом и вновь склонил голову.

Дорога была широкой и вмещала не только идущих во Флоренцию, но и тех, кто покидал город. Эти люди тоже шли с опущенной головой, но не от смирения, а от подавленности и перенесенных страданий. По обрывкам разговоров Эцио понял, что все они отправились в добровольное изгнание. Одни толкали перед собой тяжело нагруженные тележки, другие ограничились котомками и заплечными мешками. Это были беженцы. Кто-то был изгнан указом Монаха, кто-то уходил сам, не желая жить под властью безумца.

– Будь у Пьеро десятая доля отцовских способностей, мы бы не остались без крова, – донеслось до ушей Аудиторе.

– Не нужно было позволять этому безумцу оставаться в городе, – сетовал другой беженец. – Ты только посмотри, что он натворил…

– Я не понимаю, почему многие из нас терпели его издевательства, – сказала какая-то женщина.