Ассегай

Карниз был узкий, так что передвигаться пришлось, прижавшись спиной к стене, потом вдруг расширился. Шедший первым Лойкот остановился, распластался на камнях, вытянув шею, посмотрел вниз, потом повернулся и с улыбкой поманил Еву. Она осторожно подползла к нему.

— О! Баджер, иди сюда! Посмотри!

Леон лег рядом и положил руку ей на плечи. Прямо под ними, примерно в тридцати футах от карниза, висело вбитое в расщелину сооружение из сухих сучков и веток. Верх был выстелен зеленой травой и тростником, на которых лежали два только что вылупившихся и еще не умеющих держать голову птенца. Пушистые серые тельца плохо вязались с большими клювами, которыми орлята разбили скорлупу яиц.

— Какие они страшненькие! Ты только посмотри — у них глазки пленкой затянуты, — рассмеялась Ева и тут же инстинктивно втянула голову в плечи — над головами у любопытных захлопали сильные крылья. Пара орлов с пронзительными криками и выпущенными когтями устремилась вниз, готовая защищать гнездо и птенцов от посягательств чужаков.

— Не поднимай голову, а то оторвут, — предупредил Леон. — Лежи и не шевелись. Замри. — Все трое вжались в каменистый карниз. Орлы, покружив и убедившись в отсутствии прямой угрозы потомству, постепенно успокоились. Орлица вернулась в гнездо и, подобрав птенцов под себя, покровительственно накрыла их широкими крыльями. Леон и Ева терпеливо ждали. Никто не шевелился. Наконец птицы успокоились совсем и занялись обычными делами, не обращая внимания на распластавшиеся на карнизе человеческие фигуры.

Леон и Ева провели над гнездом остаток дня, наблюдая за великолепными гордыми птицами в их привычной среде и за их обыденными занятиями, и вернулись в свою временную хижину, когда уже смеркалось.

— Никогда не забуду этот день, — прошептала Ева, прижимаясь к Леону под одеялом.

— Каждый день, когда мы вместе, незабываемый.

— Ты ведь не увезешь меня из Африки, правда?

— Здесь наш дом.

— Знаешь, когда я наблюдала за теми чудными крохами, у меня появилось странное чувство.

— У женщин это общий недуг, они все немного клуши, — усмехнулся Леон.

— Скажи, Баджер, у нас будут дети?

— Ты имеешь в виду — прямо сейчас?

— Ну, попрактиковаться не мешает. А ты что думаешь?

— Что думаю? Женщина, да ты гений! Не будем же тратить время на пустую болтовню.

* * *

Возвращение стало чуть ли не праздником для всей маньяты. Мальчишки-пастушки выследили их еще на дальних подступах и сообщили новость в деревню, так что Леона и Еву встречала толпа веселых, поющих и смеющихся людей. Под деревом совета пару дожидалась Лусима. Обняв Еву, она предложила ей сесть справа от себя. Леон, опустившись на табуретку с другой стороны, помогал женщинам объясняться в тех редких случаях, когда не срабатывало интуитивное понимание. В какой-то момент он вдруг остановился на полуслове, поднял голову и принюхался.

— Что это за восхитительный аромат?

Поскольку вопрос не был адресован кому-то в частности, то ответила на него Ева, первой сумевшая определить запах, по которому они так скучали последние дни.

— Кофе! Чудесный, прекрасный кофе! — И действительно, Ишмаэль уже подходил к ним с двумя чашками в одной руке и дымящимся кофейником в другой. На губах его играла улыбка триумфатора. — Ты и впрямь творишь чудеса! — добавила Ева по-французски. — Это единственное, чего мне недоставало для полного счастья.

— Я также привез кое-что из вашей одежды и обуви, чтобы вам не пришлось больше носить тряпки неверных.

Он неодобрительно посмотрел на шуку и поморщился.

В отличие от Евы Леон не обрадовался.

— Ишмаэль, где ты был? — с тревогой спросил он. — Ходил в Перси-Кэмп? Ты ведь оттуда принес кофе и платье для мемсагиб?

— Ндио, бвана, — с гордостью подтвердил Ишмаэль. — Я ездил в лагерь, и на все у меня ушло четыре дня.

— Тебя кто-нибудь видел? Кто был в лагере?

— Только бвана Хенни.

— Ты сказал ему, где мы?

— Да, он спросил, и я ответил. — Лишь теперь Ишмаэль заметил, что хозяин не разделяет его радости. — Я сделал что-то не так, эфенди?

Леон отвернулся и сжал кулаки, с трудом удерживая рвущуюся наружу злость, а когда снова посмотрел на Ишмаэля, его лицо походило на маску.

— Ты сделал так, как считал правильным. Кофе отличный. Впрочем, у тебя другого и не бывает.

Ишмаэль слишком хорошо знал господина, чтобы поверить словам, а потому, еще не понимая, чем провинился, поспешил вернуться в хижину.

Ева посмотрела на Леона. Пальцы ее сплелись на колене, кровь отхлынула от лица, глаза потемнели от тревоги, но голос еще остался спокойным.

— Случилось что-то плохое, да?

— Нам больше нельзя здесь оставаться, — хмуро ответил он и посмотрел на запад, где солнце висело над горизонтом. — Выйти следовало бы прямо сейчас, но уже поздно. Не хочу спускаться в темноте. Подождем до первого света.

— В чем дело, Баджер? — Она взяла его за руку.

— Пока мы ходили к орлиному гнездовью, Ишмаэль наведался в Перси-Кэмп за припасами. Встретил там Хенни Дюрана и рассказал, где мы.

— Хенни наш друг, разве нет? Он не сделает нам ничего плохого.

— Умышленно — нет, но Хенни не понимает ситуации. Мы не можем рисковать. Если граф жив, он явится за тобой.