Ассегай

Их разделяли считаные ярды, когда Качикой внезапно изменил направление атаки, отскочив влево и выставив навстречу зверю правую руку с крепко зажатым в ней копьем. В следующее мгновение смельчак упал на колено и прикрылся щитом. Острие ассегая было нацелено точно в грудь льву, и зверь налетел на него всей массой. Серебристый наконечник моментально исчез, словно проглоченный. Воин выпустил копье, оставив его в груди хищника, и даже не попытался как-то противостоять обрушившейся на него туше. Сметенный ею, он упал на спину и свернулся в комочек, защищаясь от разъяренного зверя щитом. Торчащий из груди ассегай нисколько, казалось, не ослабил льва, зато еще сильнее распалил его ярость. Царапая щит длинными когтями обеих передних лап, он еще и пытался вцепиться в него зубами, но кожа, высохнув, приобрела прочность железа, и клыки только скользили по ней.

Старший моран подал очередной сигнал, и четверо воинов выбежали из строя. Занятый Качикоем, лев заметил новую опасность слишком поздно. Окружив раненого зверя, охотники обрушили на него град ударов, каждый из которых достигал цели – того или иного жизненно важного органа. С громким предсмертным рыком, долетевшим даже до всадников на холме, лев рухнул на щит, скатился с него на землю, дернулся, вытянулся и замер.

Вскочивший Качикой ухватился обеими руками за копье, уперся ногой в грудь поверженного зверя, вырвал ассегай из раны и, потрясая победно окровавленным оружием, вернулся вместе с четырьмя товарищами в строй. Смельчака приветствовали громогласными воплями. Мораны снова двинулись вперед, сближаясь с тремя оставшимися львами. Чем туже затягивалась петля, тем плотнее становился строй и тем меньше шансов оставалось у хищников вырваться из окружения.

В поисках выхода они метались взад-вперед, бросались на упрямо надвигающуюся живую стену, отскакивали и, поджав хвост, отступали. Наконец еще один, набравшись смелости, пошел на прорыв. Атакованный им моран вогнал ассегай в грудь зверю и так же, как его товарищ недавно, упал на спину, заслонившись щитом. На этот раз охотнику не повезло: лев ухватился передними лапами за края щита и отбросил его в сторону. Несчастный оказался полностью беззащитным в схватке с разъяренным хищником. Разорвав когтями грудь морана, лев разинул усеянную длинными зубами жуткую пасть… Череп захрустел, как перезрелый орех. Впрочем, и сам зверь почти сразу умер под ударами набросившихся на него товарищей погибшего.

Два оставшихся льва продержались недолго. Бросившись один за другим на стену воинов, они пали под градом верных ударов – щелкая клыками, скалясь, отмахиваясь лапами от стальных наконечников.

Братья погибшего положили его на щит, подняли на вытянутых руках и, распевая хвалебную песнь, понесли домой, в маньяту. Когда они проходили под холмом со зрителями, граф Мирбах приветственно вскинул сжатую в кулак руку. Мораны в ответ разразились дикими воплями.

– Вот смерть, достойная мужчины, – с непривычной торжественностью заявил немец и погрузился в молчание.

Потрясенные случившейся на их глазах трагедией, все долго не могли произнести ни слова. Первым снова заговорил Отто:

– Вся этика охоты, которой я придерживался до сих пор, представляется мне теперь искусственной и лживой. Разве может называть себя настоящим охотником тот, кто не выходил против этого великолепного зверя, вооруженный одним лишь копьем? – Он повернулся в седле и посмотрел на Леона. – Это не просьба, Кортни. Это приказ. Найдите для меня льва. Взрослого, с черной гривой. Я сражусь с ним пеший. Без огнестрельного оружия. Один на один.

На ночь остались в маньяте Сонджо. Уснуть долго не удавалось из-за барабанов, отбивавших ритм по погибшему на охоте морану, стенаний женщин и воинственных песен мужчин.

Встали перед рассветом – и сразу в путь. Выглянувшее из-за восточного эскарпа Рифтовой долины солнце щедро плеснуло на край неба ярких золотых и алых красок, заставив путников жмуриться и моментально согрев их. Величественный рассвет словно стал эпилогом к драматичному эпизоду с охотой, расшевелив застывшие было чувства, разогнав тучи, в тени которых увязло настроение, явив красоту окружающего мира и вызвав восторг перед мелочами, еще недавно казавшимися обыденными и малозначительными: бойко порхающим перед лошадьми зимородком с лазурной грудкой; гордым орлом, плавно реющим на раскинутых крыльях в облитом золотом небе; детенышем газели, тыкающимся мордочкой в материнские сосцы; ягненком, бесстрашно, с любопытством взирающим на людей большими, мягкими и слегка влажными глазами.

Оживилась даже долго молчавшая Ева.

– Посмотри, Отто! – весело воскликнула она, протягивая руку. – Посмотри на того зверька в траве. Он так смешно вертит головой! Как старичок, потерявший очки. Кто это?

И хотя обращалась Ева к графу, Леону показалось, что радостью этого чудесного момента ей хочется поделиться именно с ним.