Ассегай

– Это баджер, барсук-медоед, фрейлейн. С виду мягкий и безобидный, он на самом деле очень опасен. Медоед бесстрашен, отважен и невероятно силен. Его шкуре не страшны укусы пчелы, когти и клыки более крупных хищников. Сам лев обходит его стороной. Связываться с ним себе дороже.

Взгляд фиалковых глаз на мгновение остановился на нем, но уже в следующую секунду она мягко рассмеялась и повернулась к Отто:

– Он во всем напоминает тебя. Отныне я всегда буду мысленно называть тебя моим Баджером, барсуком-медоедом.

Кому были адресованы эти слова? Леон не знал. Он вообще не мог понять немку – слишком много в ней было загадочного и неоднозначного.

Ева вдруг пришпорила лошадь и, вырвавшись вперед, привстала на стременах.

– Посмотри на ту гору! – Она вытянула руку в сторону южного горизонта, над которым, словно разбуженная солнцем, поднялась вдруг гора со знакомой плоской вершиной. – Наверное, та самая, над которой мы пролетали. Там живет провидица-масаи.

– Вы правы, фрейлейн. Это Лонсоньо, – подтвердил Леон.

– О, Отто, она так близко!

Граф усмехнулся:

– Близко для тебя, потому что ты хочешь там побывать. Для меня же – целый день в седле.

– Но ты обещал! – разочарованно вздохнула Ева.

– Обещал, – согласился фон Мирбах. – И от обещания не отказываюсь. Только не говорил, когда отвезу тебя туда.

– Так скажи. Скажи когда. Ну же, Отто.

– В любом случае не сейчас. Мне нужно срочно возвратиться в Найроби. Я и так пошел тебе навстречу. В Найроби у меня важные дела. Не забывай, я приехал в Африку не только ради удовольствия.

– Разумеется. – Она состроила недовольную гримаску. – У тебя всегда на первом месте дела.

– А разве иначе я мог бы позволить себе иметь рядом с собой такую женщину, как ты? – ухмыльнулся граф, и Леон отвернулся, чтобы не выдать своего возмущения неуместной и оскорбительной шуткой. Впрочем, Ева то ли не расслышала реплику, то ли пропустила ее мимо ушей, и немец продолжил: – Возможно, я еще куплю здесь участок. Страна богата ресурсами и привлекательна для инвестиций.

– А потом, когда со всеми делами будет покончено, ты ведь отвезешь меня на гору Лонсоньо? – упорствовала Ева.

– Какая ж ты настырная! – Граф развел руками. – Хорошо. Давай договоримся. Я отвезу тебя к этой ведьме после того, как убью своего льва.

Ее настроение снова переменилось. Только что беспечная и веселая, она как будто закрылась маской. Еще минуту назад Леону казалось, будто он вот-вот разглядит что-то под приподнявшейся вуалью, но Ева снова отступила, отгородилась стеной холодного безразличия.

Лошадям требовался отдых, и около полудня устроили привал в небольшой рощице на поросшем тростником берегу безымянной речушки. Через час, когда приготовились продолжить путь, Ева вдруг покачала головой и раздраженно воскликнула:

– У меня на правом стремени застежка защелкнулась!

– Кортни, посмотрите, что там, и исправьте, – распорядился граф. – И позаботьтесь, чтобы ничего подобного больше не случалось.

Бросив поводья Лойкоту, Леон быстро подошел к Еве. Она немного подвинулась, чтобы он мог взглянуть на стремя, но не ушла. От графа их скрывал круп лошади. Предохранительная собачка и вправду защелкнулась, хотя еще утром, в деревне, когда Леон проверял сбрую, все было в порядке. Он наклонился, и тут Ева вдруг дотронулась до его руки. Сердце как будто сорвалось в галоп. Похоже, Ева нарочно защелкнула застежку, чтобы на мгновение оказаться с ним наедине. Он взглянул на нее исподтишка. Она была так близко, что ее дыхание касалось его щеки. Леон не почувствовал аромата духов, но от нее веяло теплом и уютом, как от пушистого, напоенного молоком котенка. Их взгляды встретились, и он проник за прекрасную маску в глубину бездонных фиалковых глаз.

– Мне нужно попасть на эту гору. Я знаю, там меня что-то ждет, – шепнула Ева так тихо, что через секунду Леон засомневался, что вообще что-то слышал. – Он никогда не отвезет меня туда. Это должны сделать вы. – Она выдержала едва заметную паузу и умоляюще добавила: – Пожалуйста, Баджер.

От этой прочувствованной просьбы у Леона перехватило дыхание. Боже, она назвала его Баджером, барсуком-медоедом.

– В чем дело, Кортни? – крикнул граф, похоже уже заподозривший неладное.

– Собачка защелкнулась. Это могло плохо закончиться для фрейлейн фон Вельберг. – Достав нож, Леон разжал защелку и посмотрел на Еву. – Все будет хорошо.

Шанс был слишком хорош, чтобы его упускать, и он мимолетом погладил ее по тыльной стороне лежащей на седле ладони. Ева не убрала руку.

– Побыстрее! Надо спешить, – поторопил их граф. – Мы и без того потеряли здесь много времени. Я хочу сегодня вылететь в Найроби, и у меня нет ни малейшего желания садиться в темноте.

Остаток пути прошли рысью, не останавливаясь, тем не менее, когда, поднявшись по трапу, втиснулись в кабину «Бабочки», солнце умирало на горизонте, как окровавленный моран на щите. При всей своей неопытности Леон понимал, что граф сильно рискует. В это время года вечерние сумерки длились недолго, не больше часа.