Ассенизатор

Решив зайти к Зое Павловне, чтобы спросить: не случилось ли чего, может, лекарства какие нужны, он направился через двор к подъезду, где она жила.

Поднявшись на третий этаж, он подошел к ее квартире, и только хотел нажать звонок, как услышал за дверью низкий мужской голос, который выкрикивал текст, состоящий из сплошного мата и завершившийся убийственной фразой:

– Чтоб ты сдохла, зараза! Как ты мне обрыдла!

Что ответила ему Зоя Павловна Иван Тимофеевич не услышал, но ему и так было достаточно, чтобы догадаться, откуда у нее взялся инфаркт и почему ее внук сторонится людей…

«Интересно получается… – думал Иван Тимофеевич, спускаясь по лестнице. – Если какой-нибудь гад всадит человеку нож в сердце – его посадят в тюрьму за убийство, а если он доведет человека до инфаркта, по сути дела до такой же смертельной дыры в сердце, то его даже не привлекут к ответственности, ведь слова – не пальцы, отпечатки оставляют невидимые… Попробуй, докажи, что он умышленно довел человека до смерти… Да и статьи „за доведение до смерти“ в нашем уголовном кодексе, кажется, не существует, а зря…»

Уже подходя к выходу из подъезда, Иван Тимофеевич почувствовал, как внутри у него вздрогнул, просыпаясь, Ассенизатор, и понял, что пришло время «очистить» жизнь Зои Павловны и ее внука от того Зла, которое несет в себе ее муж…

«Подобное должно наказываться подобным… Пусть сердце злодея лопнет, как перекачанный футбольный мяч, пусть он на себе почувствует, каково это, когда тебе рвут сердце…»

В один из вечеров, дождавшись, когда Зоя Павловна, оправившись после сердечного приступа, вновь вышла с внуком во двор, Иван Тимофеевич незаметно проскользнул в ее подъезд и позвонил к ним в квартиру.

Муж Зои Павловны раздраженно открыл дверь, видимо, ожидая увидеть на пороге свою жену, забывшую, наверное, что-нибудь дома, и удивленно уставился на представшего перед ним Ивана Тимофеевича.

– Что надо? Если вы по поводу каких-нибудь очередных выборов, то я не голосую, – грубо сказал он.

«Ну и Петенька!», – хмыкнул про себя Иван Тимофеевич, внимательно рассматривая стоящего перед ним жлоба. При этом он был немного удивлен: обычно подобные люди с посторонними бывают «сама любезность», а злость свою срывают в основном на безропотных близких и детях. Этот же экземпляр, видимо, не делал никаких различий на своих-чужих, и груб был, как говорят, «по жизни», то бишь всегда. Но все агрессивные люди либо психически ненормальны, либо жуткие трусы, скрывающие за своей агрессивностью и жестокостью патологическую трусость и предательское нутро.

Зная об этом, Иван Тимофеевич, не смотря на свой тщедушный рост, пошел на риск.

Резко выкинув вперед правую руку, он вдруг с силой втолкнул ошалевшего Петеньку в квартиру, потом вошел сам и плотно закрыл за собой дверь.

– Ну ты, козел, чего тебе здесь надо? Я тебе счас рога поотшибаю, сука! – взревел Петенька, надвигаясь на Ивана Тимофеевича.

Но тот, не вынимая левой руки из кармана, угрожающе посмотрел на него и сказал:

– Только рыпнись, всажу пулю между глаз.

Петенька метнул взгляд к оттопыренному карману Ивана Тимофеевича и остановился в нерешительности.

– А ну двигай в комнату! – тихо, но внушительно приказал ему Иван Тимофеевич.

– Мужик, ты чего? – совсем другим тоном произнес Петенька, пятясь от него в комнату. – Что тебе нужно?

– Сядь! – приказал Иван Тимофеевич, указывая ему на диван.

Тот послушно опустился на краешек дивана, и испуганно дернулся, когда Иван Тимофеевич бросил ему пачку с сигаретами:

– Кури!

Петенька подрагивавшими пальцами вытащил из пачки одну из трех лежавших там сигарет, и, взяв с тумбочки у дивана зажигалку, суетливо прикурил. После чего протянул пачку обратно Ивану Тимофеевичу.

– Положи рядом с собой, – сказал Иван Тимофеевич и отошел к окну, чтобы не дышать табачным дымом.

Петенька положил пачку на диван, и, глубоко затянувшись сигаретой, вдруг закашлялся.

Переждав, пока тот откашляется, Иван Тимофеевич сказал:

– Я пришел предупредить тебя, что если ты еще раз повысишь голос на Зою Павловну, то ты – покойник…

В слезящихся от сигаретного дыма глазах Петеньки мелькнуло недоумение тут же сменившееся злостью, и он процедил:

– Ой, бля… Я-то думал, что ты из-за чего серьезного ко мне приперся! А, оказывается, тебе просто эта стерва настучала… – и он было начал подниматься с дивана, но вдруг покачнулся и осел обратно.

Слова его стали для него приговором.

– Я же сказал тебе «сядь», так сиди и не рыпайся, – брезгливо сказал Иван Тимофеевич, уже не сомневаясь в правильности принятого решения.

А Петенька, пьяно мотая головой, озадаченно посмотрел на сигарету, которую он держал в руке.

– Что ты мне подсуну-у-л? – спросил он заплетающимся языком и вдруг завалился на бок, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Иван Тимофеевич медленно приблизился к нему.

Осторожно вытащив из левого кармана футляр со шприцем, он открыл рот Петеньке, помедлил несколько секунд, а потом всадил длинную иглу тому в горло, быстро выпуская в мышечную ткань препарат желтого цвета.