Барон захлопнул каталог и закончил совсем другим голосом, сухим и деловым:
— Об этой статуэтке я особенно беспокоюсь. Кроме того, что она мне просто очень нравится, я вообще почти никогда не выставляю ее — кроме этого, это одно из самых дорогих в мире произведений искусства. Ну и вообще она прекрасна. Кажется, вы это, мой дорогой, тоже заметили, хотя видели пока только ее фотографию. Все необходимое вы получите у Вернера, в том числе и чек с достаточной суммой на непредвиденные расходы.
Аэропорт Петербурга поразил Макса своими крошечными размерами и жуткой теснотой. В прежние времена, когда сам он жил в этом городе, люди так редко летали за границу, что этого здания размером с придорожную закусочную было вполне достаточно.
С тех пор в стране многое переменилось, самолеты приземляются один за другим, а построить приличный аэропорт в таком огромном городе так и не удосужились...
С трудом пробившись сквозь толпу пассажиров, прилетевших из Ганновера, Мюнхена, Амстердама и Анталии, Макс со своими двумя помощниками и профессором Шульцем осмотрел ящики с коллекцией, проверил пломбы на каждом футляре, предъявил таможенникам и представителю страховой компании огромную кипу документов и собственноручно погрузил ящики в специальный бронированный автомобиль, присланный заблаговременно и дожидавшийся возле выхода из терминала.
Молодой парень, водитель бронированного автомобиля, предъявил ему документы.
Макс сверил номер автомобиля с номером, указанным в факсе, который он получил накануне в Мюнхене. Омоновец, прибывший с автомобилем, остался внутри машины, одного из своих помощников Макс посадил рядом с водителем.
Сам Макс ехал позади бронированного автомобиля на «мерседесе», который предоставили городские власти в распоряжение группы, сопровождающей выставку. Отсюда он хорошо видел броневик и мог контролировать ситуацию.
Не успели машины выехать с подъездной дороги аэропорта на ведущее к городу шоссе, как пришлось остановиться: посреди проезжей части стоял бульдозер, вокруг которого суетилась группа работяг в оранжевых спецовках.
Макс насторожился: ситуация очень напоминала нападение на банковский автомобиль в Берне в 1989 году, когда грабителям, переодетым дорожными рабочими, удалось похитить десять миллионов швейцарских франков.
Надев бронежилет и проверив револьвер, Макс вышел из машины и, сохраняя безопасную дистанцию, попробовал разобраться в положении. Оказалось, что бульдозер просто заглох посреди дороги и рабочие теперь традиционно русскими способами — при помощи лома и мата — пытаются убрать его с пути.
Макс подумал, что за время его отсутствия Россия совершенно не изменилась, и принял решение вернуться назад, к аэропорту, и ехать в город в объезд, другой дорогой, потому что своими методами дорожные рабочие провозятся с бульдозером до утра. Однако как только его машины исчезли за поворотом, бульдозер чудесным способом завелся, освободив проезжую часть.
И через несколько минут по этой дороге проехал от города еще один бронированный автомобиль, который из-за искусно организованной уличной пробки опоздал к мюнхенскому самолету, а благодаря вовремя заглохшему бульдозеру не встретился на шоссе с Максом.
Макс ехал по улицам родного некогда города, сжав зубы.
«Вот оно, — думал он, — вот оно, начинается. Начинается идиотское чувство радости при встрече с Родиной».
Он усмехнулся: даже в мыслях слово «родина» получалось с большой буквы, как учили в первом классе: Родина, Ленин, Партия...
Впрочем, слово «партия», кажется, писали тогда с маленькой... Макс забыл. Он для того и покинул эту свою, с позволения сказать, родину, чтобы забыть. Ему никогда не снились ни детство, ни ленинградские белые ночи, даже мать ему не снилась.
И вот оказывается, что ничего он не забыл, просто воспоминания эти ушли глубоко в подкорку и теперь вылезли наружу, как городской кот, привезенный на дачу, вылезает из своей корзинки: «А что? А как здесь, оказывается, славно... Помнится что-то по прошлому году... А я еще ехать не хотел, в машине капризничал...»
Макс с душевным трепетом глядел из окна машины на обновленный, но все такой же родной и незабываемый город, на прямой как стрела Московский проспект, на дома, отражающиеся в Фонтанке, на преображенный Невский и, наконец, на Дворцовую площадь, с детства казавшуюся огромной и сейчас не обманувшую его ожиданий.
Они с матерью жили в Апраксином переулке в огромной коммунальной квартире, и в детстве он, Макс, который не носил еще тогда дурацкого имени Макс, а был просто Максимом Беловым, проводил время у речки. Летом ловили мелкую рыбешку для кота Робсона, который был назван так в честь знаменитого прогрессивного негритянского певца, потому что был угольно-черен, имел только белые носочки на лапах.