Какой бы чёрной и переломанной ни была его душа, Тристан ни разу не ощущал, что в нём чего-то не хватает. До сих пор.
Его тело, его сила успокаивались в её присутствии. Дар никуда не делся и оставался столь же смертелен, но он радовался ей. Вообще-то Тристан не сомневался, что он взбунтуется, когда они неизбежно разомкнут объятия. Эта мысль придала ему смелости поднять руки и осторожно обнять Эви за талию.
Он уложил подбородок ей на плечо и наконец дал себе расслабиться. Тело издало такой глубокий, удовлетворённый вздох, что больше походил на рык. Словно оно ждало Эви, а теперь, когда она стояла рядом, от него осталась лишь половина, вечно ждущая, чтобы вновь стать целой.
Твою ж…
Ну, теперь он знал, как чувствовали себя гивры.
Она заговорила ему в шею, и по позвоночнику побежали мурашки:
– Ты хорошо обнимаешься.
Тристан ощутил влагу на коже и понял, что она плачет, сжал её крепче в объятиях, думая, что, если хоть кто-нибудь приблизится к ней сейчас, он разрубит врага на части, никто и ничто не удержит его.
– Признаю, практики было мало, так что я рад.
Нормально прозвучало? Он не хотел пугать её той жаждой, которая билась в нём. Незачем обременять её собственной нехваткой самоконтроля.
– Хочешь сказать, ты не обнимал стажёров после «Спасайся кто может»?
Понимала ли она, какой эффект имело то, как она игралась с его волосами у самой шеи? Нет, не понимала, иначе отпихнула бы его, залепила пощёчину. Он сам был почти готов себе врезать.
– Теперь это происходит не чаще раза в месяц.
– Объятия? – Она улыбнулась. Он не видел, но почувствовал.
– «Спасайся кто может».
Она прыснула, и он не сдержался, приник головой к её плечу, зажмурился, как от боли. В каком-то смысле ему и было больно. Но сейчас ему нравилось, и он намеревался сохранить этот момент в памяти до самой своей неизбежной и ужасной смерти, которая не будет иметь никакого значения, поскольку ему довелось держать её в своих руках.
– А можно мы ещё немножко так постоим? – спросила Эви, снова практически касаясь губами его шеи.
«Хоть вечность», – подумал он. Но вместо этого неловко кашлянул и ответил:
– Если хочешь. Уверен, ещё немного потерплю.
За плечом Сэйдж показался Кингсли, такой крошечный на фоне дверного проёма, но он так покачал головой в короне, словно наорал на Тристана.
Когда они медленно отстранились друг от друга, у Тристана перехватило дух от того, как близко он увидел её лицо. У Эви, кажется, тоже, судя по выражению широко распахнутых глаз. Но она не отошла, и он тоже. После этой мучительной ночи она всё равно была до боли прекрасна, а дыхание пахло ванильными конфетками.
Тристан резко вздохнул, когда она потянулась к нему, словно не могла удержаться, словно их притягивало друг к другу. Он склонился к ней, стиснул на спине платье, нежно привлекая к себе. Губы их были совсем рядом, он почти чувствовал её вкус.
Раздался грохот, оба отпрыгнули, тяжело дыша, и посмотрели на источник шума. Это был Кингсли, который прыгнул на кухонный стол и сбил на пол тарелку.
«Сейчас убью эту лягушку!»
Но гнев сменился признательностью: поцелуй он Сэйдж снова, и пути назад уже не было бы.
Злодей взглянул на Кингсли совсем иными глазами и впервые за десять лет порадовался, что тот так и остался амфибией… а не добрым, благородным принцем, которым некогда был. Потому что Злодей понимал, как бросалась бы в глаза его собственная неадекватность на фоне доброты и благородства старого друга, превратись тот снова в принца.
Тристан просто хотел насладиться этой минуткой с Эви, когда он мог прикинуться, что он добрый и что он принадлежит ей. Он всё ещё чувствовал её тепло и упивался этим моментом, зная, что ничего больше ему не позволено. Потому что Злодею не светили женщины вроде Эви Сэйдж.
Она выдернула его из размышлений, показавшись с двумя большими сумками.
– Идём? – с сомнением спросила она.
– Идём, – чуть улыбнувшись, ответил он. Она пошла вперёд, подобрав по пути Кингсли. Злодей шёл следом, оставив воспоминания за спиной.
Там, где им самое место.
Глава 58
Полчаса спустя Эви слезала с лошади, а Злодей придерживал её за бёдра. Хватало и того, что она прижималась к нему всю дорогу, но теперь она смотрела ему в глаза, медленно сползая вдоль его тела.
Надо было поцеловать. Ей хотелось. В тот миг, когда Эви коснулась его, под кожей словно разгорелось медленное пламя, которое не давало ни дышать, ни думать.
Они простояли так целую вечность и всё равно слишком мало.
Она не забыла взять любимые игрушки сестры, раскраски и даже одну из подушек с кровати. Может, это хоть немножко смягчит удар, когда Эви расскажет правду – всю правду. То, чего так и не получила сама Эви.
Но она ни о чём не жалела. Может, это делало её чудовищем, но она стремительно приходила к заключению, что сделать само чудовище сложнее, чем просто нечто чудовищное. Она понятия не имела, где теперь пролегает граница её морали, но она защищалась как могла.