Астийский эдельвейс

— Кто знает, — Максимка раздвинул ветви над головой, поднял глаза к небу. Там все так же, спокойно помаргивая, горела яркая голубая звезда. — Кто знает… — повторил он, спрыгивая на землю. — И не все ли равно. Давай скорее домой!

Утром вормалеевские охотники принесли на кордон две обгорелые волчьи туши. О необычном происшествии много говорили и в Вормалее и в Отрадном. Судили и так и эдак Но в большинстве сходились на том, что волков спалило молнией. Так полагал и отец Максимки. И уж кто, как не он, старый лесной объездчик, бывший командир разведчиков, мог объяснить такой случай. Однако сам Максимка не очень верил в это. Откуда взяться молнии осенью, да еще при ясном небе? А голубая звезда? Нет, тут было что-то иное. Совсем иное. Но больше его занимал другой вопрос.

На следующий день он записал в дневнике: «Трудно понять, что сразило волков. Это так же необъяснимо, как прошлогоднее происшествие на озере. Но для меня важно другое — если бы всего этого не произошло, прыгнул бы я на них с ножом или нет? Я думал сегодня об этом весь день и, кажется, могу написать твердо: да, прыгнул бы, хотя и струсил перед этим, даже именно потому, что струсил. Только так и должен поступить в таком случае настоящий человек. А я давно решил для себя — раз ты родился человеком, то должен стать настоящим человеком».

2

Этот день запомнился Максимке надолго. Просто потому, что никогда прежде он не замечал такого яркого неистового солнца, не ощущал столь острого дурманящего запаха оттаявшей хвои, не слышал сразу столько звуков — и от несущихся повсюду ручьев, и от гулко обрушивающегося в логах снега, и от беспрестанно гомонящих в небе птиц. А ещё потому, наверное, что никогда Маринка не казалась ему такой красивой и никогда так не хотелось догнать её, быстро петлявшую меж деревьев от проталины к проталине, ловко перескакивающую через груды нестаявшего снега.

Но она убегала всё дальше и дальше. И следом за ней бежало по лужам солнце И в лицо бил тугой пахучий ветер. И все Максимкино существо распирало от буйной, хлещущей через край радости.

А всё началось так скверно!

На последнем уроке Нина Петровна, учительница биологии, объявила, что расскажет о происхождении человека. Вот скучища! Будто кто не знает, что человек произошел от обезьяны. О чем тут говорить!

Но рассказ Нины Петровны неожиданно оказался интересным. Одного в нем не понял Максимка: почему обезьяны, столкнувшись с суровыми условиями существования, — а это, оказывается, больше всего и способствовало превращению их в человека, — ни с того ни с сего потеряли волосяной покров.

Выждав, когда учительница закончит рассказ, он поднял руку и выпалил:

— Нина Петровна, вот вы говорили, климат похолодал и с едой у обезьян стало плохо… Это понятно. Недаром говорят: с холоду да с голоду и дурак умнеет. Только почему же, научившись говорить и работать, обезьяны в этом самом холодном климате стали голыми?

Все засмеялись. Нина Петровна покраснела от негодования:

— Ну, знаешь, Колесников, если тебе не ясно, почему у человека, который стал пользоваться одеждой, отпала необходимость в собственном волосяном покрове, то мне уж нечего больше сказать, — Нина Петровна развела руками и отвернулась, всем своим видом показывая, насколько вздорным был вопрос Максимки.

Но тот уже не мог остановиться:

— Так что же, по-вашему, обезьяна сначала надела шубу, а потом начала терять волосяной покров?

Нина Петровна нервно сцепила пальцы:

— Да пойми, Колесников, весь этот процесс происходил медленно. Очень медленно. Человек не сразу научился изготовлять даже простейшую одежду. Вначале это были, видимо, лишь фрагменты ее, скажем, повязки вокруг бедёр..

Максимка невольно улыбнулся:

— Так тут у человека до сих пор…

Последние слова его потонули в общем хохоте. А Нина Петровна подскочила к парте и схватила дневник.

— Ну вот что, Колесников, мало того, что ты отнял у нас пол-урока, ты еще всякие глупости говоришь. Ставлю тебе двойку за поведение!

Домой Максимка шел в самом дурном расположении духа. Ну, за что, в самом деле, влепили ему двойку? Разве он виноват, что какая-то чепуха получается. Что из того, что процесс развития шел медленно? Все равно обезьяна должна была сначала потерять шерсть, а потом уж думать об одежде.

— Максимка, стой, Максимка-а! — сзади него бежала Марина. — Ты чего это никого не подождал? Там ребята целый митинг устроили. Зря, говорят, Колесникову в дневник записали. А ты вроде обиделся на всех.

— Я не обиделся, а… как бы это тебе сказать? Непонятно все получается А она, вместо того, чтобы объяснить… — Максимка махнул рукой — Да и вы тоже — нашли когда хаханьки устраивать! Я хотел сказать…

— Ерунда! Правильно ты все сказал. И биологичку высмеял правильно.

— Никого я не думал высмеивать, с чего вы взяли? Просто разобраться во всем хотелось.

— Была нужда, разбираться! А биологичке так и надо! Подумаешь, глупостей ей наговорили. Приехала из своего города… Не люблю городских!

Несколько минут они шли молча.