Астийский эдельвейс

— Лаборатория бионики! Когда будут процентовки? Процентовки, я говорю! Или вам денег не надо?

Максим бросил трубку и обхватил голову руками…

Через несколько дней его вызвали в партком.

— Та-ак… Явились! — недобро прищурился Аскосинский, не отвечая на приветствие Максима. — Должен уведомить. На днях здесь будет слушаться ваше персональное дело. Хотелось бы уточнить кое-какие детали.

— Не понимаю…

— Не понимаете? Сейчас поймёте. Впрочем, я предпочитаю предоставить слово документам. — Аскосинский раскрыл папку и начал медленно, с чувством видимого удовольствия листать подшитые в ней бумаги. — Это вот, прежде всего, — объяснительная записка руководителя группы, по поводу срыва производственной практики семью студентами-биониками. Да, вы угадали. Речь идет о компании Шитова, которая, вместо того, чтобы поехать на работу в указанное место, решила, по вашему наущению, поразвлечься, отправилась в некое экзотическое путешествие. Это, во-вторых, копия докладной заведующего кафедрой Субботина декану, из которой явствует, что во время ваших собственных так называемых «экспедиций» в район Отрадного, вы, мягко говоря, бездельничали, занимались посторонними делами, вели разгульный образ жизни. Это, в-третьих, ваше собственное письмо в Ленинград к некоей особе, тоже, очевидно, не отличающейся высокими моральными устоями, но почему-то слишком уж интересующейся некоторыми приборами, о которых далеко не всем положено знать. Это, в-четвертых… хе-хе… фотография и рисуночек, видимо, одной из ваших дульциней…

— Хватит! — прервал Максим, с трудом сдерживая охватившее его бешенство. — Как все это оказалось здесь, у вас?

— А это все предоставила нам ваша супруга вместе с заявлением, в котором просит разобрать ваше аморальное поведение и…

— Довольно! Меня абсолютно не интересует ни это заявление, ни все прочие ваши бумажки. Сейчас же верните мое письмо и принадлежащие мне рисунок и фотографию!

— Вернуть письмо? А это уже не письмо. Это документ. Да-с! Вот и входящий номер на нём.

— Входящий номер на личном письме?!

— А как вы думали? У нас полный порядочек. И мы выведем вас на чистую воду. Но кто бы мог подумать…

Максим не стал дальше слушать:

— Или вы сейчас же вернете мне письмо, рисунок и фотографию или…

Аскосинский побагровел:

— Как вы смеете говорить со мной в таком тоне! Знаете ли вы, что половины этих документов достаточно, чтобы с треском вышибить вас из института, да и из партии тоже.

— Из партии? — Максим подошел вплотную к столу и медленно, с расстановкой, словно печатая слова, произнес — Будь моя воля, я бы таким прохвостам, как вы, не позволил даже произносить слово «партия».

— Ну-ну! За такие слова… — Аскосинский вскочил с места и потянулся к телефону.

— Сидеть!! — сильным ударом в плечо Максим вдавил его обратно в кресло и, вынув из «дела» дорогие реликвии, швырнул папку в лицо насмерть перепуганному секретарю.

— Держите ваши… «документы»!

Аскосинский только икнул. Максим прошел мимо побледневших, втянувших голову в плечи второго секретаря и машинистки > хлопнул дверью. За спиной его лихорадочно защелкали диски телефонных аппаратов.

Стоило ли еще заходить на кафедру? Зачем? Он спустился в пустынный вестибюль, и первое, что бросилось ему в глаза, был большой портрет Антона в черной рамке.

Все. Глотнув закипевшие в груди слезы, Максим выскочил на свежий воздух. Больше ничего не удерживало его ни в институте, ни в городе. Взяв первое попавшееся такси, он приехал в аэропорт и, быстро пробежав глазами расписание, подошел к кассе:

— Ленинград.

12.

Осенью ночь в Ленинграде наступает быстро. В девять тридцать вечера, когда электричка Сестрорецкого направления отошла от платформы и, прогромыхав по бесчисленным стрелкам, вырвалась наконец на магистральный путь, в окна вагона смотрела глухая тьма. Выбрав скамью посвободнее.

Максим пристроился в уголке, у окна, и прижался лицом к черному стеклу.

Поезд шел быстро. Некоторое время по сторонам мелькали яркие пятна домов, затем побежали редкие одиночные огоньки, потом не стало и их. Глаза начали слипаться. Ночь накануне он почти не спал, а в течение всего дня ни разу не удалось даже присесть.

Приехав из аэропорта рано утром, он сейчас же помчался на квартиру Лары. Но там уже поселились другие люди.

И женщина, вышедшая на его звонок, заспанная, неопрятная, в старом заношенном халате, сразу заявила, что она понятия не имеет, кто жил здесь до них и куда, по какой причине выехал из этой квартиры.

Тогда он позвонил в адресный стол. Но оттуда ответили:

— Лицо, интересующее вас, в Ленинграде не проживает. Куда выехала? Это в компетенцию адресного стола не входит.

В НИИ же он не смог пройти дальше стоящего в дверях вахтера:

— Извините, товарищ, учреждение закрытое, без пропуска нельзя.

— Но мне нужно справиться об одном работнике института. Очень нужно!

— Позвоните в отдел кадров. Вот номер телефона. Разрешите, я напишу вам.

Вахтер был сама любезность. Максиму оставалось лишь поблагодарить его и снова пойти к телефону-автомату.

Из отдела кадров ответили не менее любезно: