Астийский эдельвейс

Он с тоской посмотрел в ту сторону, откуда все еще несся знакомый запах, и похолодел от волнения. Огромный голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно н беззвучно опускался с черного неба. Через минуту он коснулся земли и так же медленно двинулся к нему. Ближе…

Ближе… И вот уже в двух шагах от него взметнулась на высоту многоэтажного дома пылающая громада, исчерченная мозаикой кругов, ромбов, сферических треугольников.

Максим невольно прижался к земле. Объятая голубым пламенем стена подступила почти вплотную, нависла над самой головой. Холодные космы огня клубились совсем рядом, касались его лица. Еще минута, и все это обрушится на него, вомнет в землю, раздавит, как муравья.

Вот оно, вот! Вот что оборвет сейчас его жизнь. Или поглотит, как поглотило тогда плачущую Нефертити, недаром она предупреждала его своей пластинкой. Но нет, нет!

Пусть не думают они там, в этой горящей бочке, что он встанет перед ними на колени. Нет, черт возьми! Собрав последние силы, Максим встал во весь рост и шагнул к пылающей громаде…

Часть третья.

«АО ТЭО ЛАРРА» («ЛЕТЯЩИЙ ЗА ЗНАНИЯМИ»)

1.

Мягкий повторяющийся аккорд все громче, все настойчивее звучал над самым ухом. Максим сделал над собой усилие и открыл глаза. Сознание медленно возвращалось.

Сначала он видел лишь зеленый туман и слышал глухой шум, который мог быть шумом прибоя. Потом туман будто поднялся, рассеялся, и он понял, что лежит в большой комнате со странно просвечивающими потолком и стенами.

Комната была абсолютно пустой, если не считать невысокой кушетки, где он лежал раздетый, и крохотной тумбочки, на которой высилась аккуратная стопка вычищенной, отутюженной одежды. Не было видно ни дверей, ни окон, ни даже вентиляционных решеток, Но воздух, как и свет, видимо, свободно проникал сквозь диковинные стены: в комнате дышалось легко, как утром в весеннем лесу.

Где он? Как попал сюда? Максим попытался вспомнить, что произошло перед этим. Но память разворачивалась с трудом. Он помнил только, что были большие неприятности, была ночь, был дождь, холод, была трудная дорога и страшная опустошающая слабость. А потом… потом… Что же было потом?

И вдруг вспомнил всё: как тихий протяжный звон раздался в темноте, как ветер принес ему запах астийского эдельвейса, как гигантский голубой тор, словно сгусток светящегося тумана, медленно и беззвучно спустился с черного неба. Он будто вновь пережил ту страшную минуту, когда пылающая громада придвинулась почти вплотную, дохнула пламенем в лицо. Однако он, помнится, еще заставил себя подняться, чтобы встретить смерть, как подобает мужчине. Но в это время огонь погас, и все исчезло в ночном мраке.

Лишь после того, как глаза привыкли к темноте, сквозь сетку дождя вновь проступила тускло поблескивающая стена, исчерченная мозаикой кругов, ромбов, треугольников. Таинственный тор стоял теперь неподвижно, поверхность его будто парила, загадочные фигуры на ней то полностью исчезали в белесой дымке, то становились отчетливо видимыми даже во тьме ночи. А в следующую минуту один из кругов, ближайший к Максиму, вдруг ярко вспыхнул, покрылся бегущими бликами и словно расплавился, исчез, открыв за собой отверстие в рост человека.

На всякий случай Максим отступил чуть в сторону, чтобы избежать прямого нападения. Но люк лишь осветился зеленым светом, каким была залита сейчас странная комната, и тихий знакомый голос произнес:

— Войдите, Максим.

В это было трудно поверить. Это казалось немыслимым, невероятным. Но то был голос Нефертити. Она звала его. Спокойно. Приветливо. Как много лет назад на залитом солнцем Вормалеевском озере. Можно ли было ждать и желать чего-то большего? Но он еще медлил, пытался заглянуть в открытый люк. Там не было ничего, кроме зеленого полумрака.

— Входите, прошу вас! — в голосе Нефертити послышалось нетерпение, а зеленый полусвет в люке будто ожил, заметался в тревожном ритме. Не оставалось сомнений, что она приглашает его войти в загадочное сооружение, настаивает, торопит. Но силы уже окончательно оставили Максима. Он смог лишь подняться на нижний обрез освещенного туннеля и тут же свалился в мерцающий полумрак.

Крышка люка беззвучно закрылась за ним. Он провалился в черное безмолвное небытие…

И вот теперь — пробуждение в столь удивительном, ни на что не похожем помещении. Максим приподнялся на своем ложе, огляделся. Что это — храм, мавзолей, темница?

Комната представляла собой высокую шестигранную призму и меньше всего походила на жилье. Если с чем и можно было ее сравнить, так разве с многократно увеличенной, наглухо запечатанной ячейкой в пчелиных сотах — аналогия не из воодушевляющих, особенно в той ситуации, в какой находился Максим.

Но самочувствие было отличным, голова свежей, тело упругим, весь он полон каких-то неясных радостных ожиданий. Он встал, оделся, обошел комнату кругом. Все шесть стен ее напоминали сплошные пластины полированного нефрита. Таким же был, по-видимому, и потолок. Пол же покрывал тугой белый пластик, похожий на литую резину.