Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

В мае разоружили «мусульманскую дружину» – военный отряд, сформированный годом ранее на средства татарских буржуа. Во время январских боев отряд придерживался вооруженного нейтралитета, но большинство его бойцов симпатизировали Советам и вступили в Красную армию. Одновременно запрещается военизированная грузинская организация, подконтрольная меньшевикам.

Теперь оружие оставалось только у красноармейцев, боевых дружин большевиков и левых эсеров, а также у профсоюзов.

II съезд Советов

4 июля 1918 года открылся II съезд Советов. Это было знаковое событие в истории Астраханского края. Съезд преодолел ряд поворотных пунктов, отразив своеобразие краевой политики и внеся в нее коренные изменения.

В первый день прибыло 614 человек. Для их работы был отведен зал Зимнего театра[763] на Московской улице. На галерке расположилась публика – ловцы, моряки, солдаты, причем места всем не хватило.

Состав делегатов II съезда[764]:

* К этому числу мандатная комиссия отнесла меньшевика-интернационалиста Давида Винокура и члена горсовета от еврейской с-д партии Поалей Цион – Исайю Рабиновича. См.: ГААО. Ф. 1. Оп. 14 л.с. Д. 11.

Состав делегатов вовсе не был большевистским. Даже включая сочувствующих, большевики набирали в первые дни голоса не более четверти, в лучшем случае трети делегатов. Но съезд не был и левоэсеровским. 270 делегатов в анкетах указали себя независимыми, а еще сто воздержались от заполнения анкеты вообще. Более того, из тех, кто заполнил анкету, сто восемь человек сообщили о поддержке Учредительного собрания[765]. Между тем был уже разгар лета 1918 года, Учредительное собрание разогнали полгода назад, и теперь оно оставалось лозунгом только правых социалистов, кадетов и какой-то части белого движения.

То есть каждый пятый сообщивший о себе сведения делегат съезда Советов сообщил, что власть Советов не поддерживает. Такое положение дел было вполне объяснимым. Численность обеих ведущих партий была небольшой. В большевистской организации числилось примерно 260 человек[766]. Чуть больше – триста – было у левых эсеров. Все они были прекрасно вооружены, как заметил левый эсер Пасхин, входивший в губисполком: «некоторые члены партии не имеют револьверов, а винтовки имеют все»[767].

Но вооруженные активисты – и партия, обладающая широкой сетью организаций и влиянием на своих сторонников, – не одно и то же. Почти все активисты партий жили в городах. Разве что в Харабалях существовало крупная – 37 членов – ячейка левых эсеров[768].

Уже первый день показал широкую палитру мнений, отраженных в среде делегатов. На должность председателя съезда выдвинулось семь кандидатов. Победил председатель Губисполкома Иван Липатов, набравший всего 142 голоса в свою поддержку, но воспользовавшийся раздробленностью соперников.

Затем последовали приветствия. От правительства выступил левый эсер Федор Митенев[769], от большевиков Александр Трусов, от левых эсеров Иванов, от профсоюзов большевик портной Павел Унгер, от горисполкома максималист Григорий Цыпин. В президиум избрали одиннадцать человек, представлявших профессиональные и этнические группы, а также три партии правящей коалиции.

Второй день заняло обсуждение регламента, а вот на третий день большевикам пришлось несладко. Настало время прений, и они начались с докладов представителей трех партий[770].

Первыми – и эта очередность показательна – выступали левые эсеры. От них слово держал нарком земледелия Митенев, гидротехник по образованию. Митенев начал с международной политики. Он говорил о том, что мира с Германией нет, мир существует только на бумаге, он не просто архипохабный, но он еще ничего и не дал. «Сбылось то, о чем говорили левые эсеры, – продолжал Митенев, – патентованные германские дипломаты обвели Ленина и в результате отторгли Финляндию и Украину, а советская власть там ликвидирована». Большевики хотели передышки? – Передышки нет. Вместо этого вся страна работает на немцев, вывозя туда бесплатно хлеб и мануфактуру. Не вернется и половина пленных, так как немцы согласны на обмен лишь равного числа оказавшихся в плену людей, в то время как русских попало в плен больше».

Закончив с международной политикой, Митенев перешел на продовольственную. К восторгу зала, он прошелся по продовольственной диктатуре, охарактеризовав ее как неверный шаг. Нельзя одинаково подходить к помещику и крестьянину, у которого оказалось пять пудов излишка хлеба, – говорил Митенев. – Хлеб надо брать по справедливой предельной цене и давать вместо него товары… «Полагаем, что, издавая декрет о продовольственной диктатуре, правит диктатура партии, а не народ», – подчеркнул докладчик, получив в ответ из зала овацию.